– Я иду встретиться с Томми, – ответила она.

– С деревенщиной.

– Ладно. С деревенщиной, если хочешь.

– А имеет ли значение, чего я хочу?

Эми помолчала.

– Нет, – ответила она. – Наверное, не имеет.

– Ну надо же. Правда. Береги себя.

Эми отвернулась от двери, прошла в гостиную. Брайан ощутил внезапное беспокойство; он представлял себе, что все будет по-другому. Ему хотелось отпустить несколько жалких колкостей, прежде чем она уйдет, вот и все. Он не желал настоящего разговора.

Она села в кресло-качалку напротив дивана. Рядом с ней, на экране телевизора, камера сосредоточилась на одетом в комбинезон толстяке, который торжествующе улыбался, воздевая отрубленную голову ангела.

Эми выключила телевизор.

– Хочешь узнать о нем? – сказала она.

– Посмотрим. Он тупой и злобный. Он позвонил мне домой и угрожал мне. Он спит с моей женой. Чего еще я о нем не знаю?

Эми смерила его взглядом, прикидывая последствия.

– Кое-чего ты еще не знаешь, – ответила она. – Например, он ко мне очень добр. Он считает меня красивой. – Должно быть, в ответ Брайан издал какой-то звук, потому что она добавила: – Я знаю, тебе, должно быть, очень трудно поверить, но некоторым мужчинам я все еще кажусь привлекательной. И это для меня важно, Брайан. Ты можешь это понять?

Брайан отвернулся от нее, прикрывая глаза рукой, хотя без включенного телевизора света в комнате было очень мало. Каждый вдох причинял боль.

– Когда я встречаюсь с ним, он со мной разговаривает. Разговаривает по-настоящему. Я знаю, что он, наверное, не очень умен по твоим стандартам, но ты удивишься, как много у нас тем для разговоров. Ты удивишься, как много еще есть в жизни – в моей жизни – помимо твоих журналов с машинками, и твоего телевизора, и твоих бутылок с выпивкой.

– Прекрати, – сказал он.

– А еще он очень внимательный любовник. Он не торопится. Чтобы сделать мне приятно. Ради меня. Ты когда-нибудь так поступал, Брайан? Хоть раз, когда мы занимались любовью?

Он почувствовал, как по его лицу сползают слезы. Господи. Когда это началось?

– Я могу забыться, когда сплю с ним. Могу забыть о… Могу забыть обо всем. Он позволяет мне это сделать.

– Ты холодная сука, – прохрипел он.

– А ты мелкий пассивный говнюк, – ужалила она в ответ с поразившей его ядовитостью. – Ты знаешь, что позволил этому случиться? Ты позволил случиться всему этому. Каждой чудовищной вещи.

Она резко поднялась и вышла, захлопнув за собой дверь. От удара задребезжали стекла. Какое-то время спустя – он не знал, насколько долгое – Брайан поднял пульт и снова включил телевизор. Девушка указывала на ползущие по карте облака.

Потом пришел Шустрик и свернулся у его ног. Брайан соскользнул с дивана, улегся рядом с ним и крепко обнял. От Шустрика исходил типично собачий запах – терпкий и земной; и вздыхал пес с покорной терпеливостью, присущей его виду.

Его сны переполняло насилие. В них он разрывал тела, проливал кровь, раскрашивал стены, используя отсеченные конечности как чудовищные кисти.

В них он возвращался в парк и пожирал детей на глазах у воспитательницы. Однажды после такого сна Брайан проснулся с полным крови ртом; он понял, что ночью грыз свой язык. Тот саднил и болел еще несколько дней. Внутри у Брайана нарастала ярость, и он не мог найти для нее выхода. Однажды вечером Эми сказала ему, что ей кажется, будто она влюбляется в Томми. Брайан только глупо кивнул, глядя, как она снова уходит. Тем же вечером он вышвырнул Шустрика из дома. Просто открыл дверь в темноту и сказал ему убираться. Когда пес не захотел, вместо этого попытавшись проскользнуть мимо его ног обратно в дом, Брайан уперся ступней ему в грудь и вытолкал Шустрика наружу, так что тот проехался на заднице спиной вперед.

– Найди его! – завопил Брайан. – Найди его! Иди и найди!

Он закрыл дверь и на протяжении почти целого часа слушал, как Шустрик скулит и скребется в нее. В какой-то момент пес сдался, и Брайан уснул. Когда он проснулся, шел дождь. Он открыл дверь и позвал пса. Дождь поглотил его голос.

– О нет, – сказал Брайан тихим, хнычущим голосом. – Вернись! Прости меня! Пожалуйста, прости меня!

Когда Шустрик в конце концов вернулся, мокрый и жалкий, Брайан обнял его, зарылся лицом в собачью шерсть и разрыдался от счастья.

Брайан любил пить в одиночестве. Когда он выпивал прилюдно, особенно в своем старом баре, с ним пытались разговаривать. Люди видели его и сразу решали поделиться соболезнованиями или о чем-то поговорить. Это стало невыносимо. Но тем вечером он вернулся туда, перетерпел взгляды и непривычную тишину, принял купленные для него кружки пива, хотя ничего этого ему было не нужно. А нужна ему в тот вечер была Помпа, и она его не разочаровала.

Помпу, конечно же, знали все; если ей казалось, что ты ее не знаешь, она быстро с тобой знакомилась. Одну руку на плечо, вторую на бедро. Куда руки направлялись дальше, зависело от быстрого торга. Она была рыжеволосой, с легким характером и популярной среди постоянных клиентов, включая тех, кто никогда не покупал ее услуги. Помпа утверждала, что ей двадцать восемь, но выглядела где-то на сорок. В какой-то злосчастный переломный момент жизни ей довелось потерять почти все передние зубы – то ли из-за гнили, то ли из-за чьего-то кулака; так или иначе, все знали, что она делает лучший минет в центре Нового Орлеана.

Раньше Брайана забавляли подобные разговоры. Хотя он никогда не интересовался ею, ему, безусловно, нравилось выслушивать ее деловые предложения; Помпа стала чем-то вроде талисмана бара, и то, как бесстыдно она вела свою жизнь, вызывало одновременно симпатию и брезгливость. Нехватка зубов одновременно подходила ей и делала ее нелепой. Теперь, однако, эта информация обрела для Брайана новую ценность. Он не сводил с Помпы взгляда, пока та не ощутила это и не посмотрела на него в ответ. Она кокетливо улыбнулась; эффект был ужасающий. Брайан сказал бармену налить ей выпивки.

– Уверен? Она тебя целую ночь в покое не оставит.

– Охренеть как уверен.

Целая ночь для него значения не имела. Значение имели следующие десять минут, за которые он намеревался отдать десять долларов. После неизбежных торгов и болтовни они покинули бар вместе под улюлюканье толпы; Помпа взяла его за руку и отвела за бар, в переулок.

Запах гниющего мусора окружил его как шайка грабителей, как наволочка, накинутая на голову. Помпа направила Брайана в темную пасть переулка с его измазанным грязью асфальтом и невидимыми шорохами и мусорным баком, настолько переполненным набитыми мешками, что он выглядел каким-то устрашающим монстром, давящимся своим обедом.

– Что ж, я, конечно, леди, – сказала Помпа, – но иногда приходится обходиться тем, что есть.

То, что она могла так смеяться над собой, тронуло Брайана, и он ощутил прилив симпатии. Он задумался, каково будет сбежать вместе с ней, спасти Помпу из влажной хватки ее жизни; спасти ее от людей вроде него самого.