не помнил, что было сказано, когда две минуты спустя Фрэнк вернулся; в сердцевине его горя был онемевший, обезболенный участок. Он помнил скорее распорядок дня. Вместо того чтобы участвовать в забеге, он надел пальто и пошел вместе с Фрэнком смотреть финишный забег. Новость облетела дом, и никто ни о чем не спросил. Он выпил чаю с сестрой-хозяйкой, провел вечер в ее комнате и лег спать в личных апартаментах директора. Наутро приехала тетя Филиппа и забрала его домой. Он помнил все, что происходило снаружи, вокруг него: вид, звуки и запах этого места, так что, когда он вернулся, все они говорили о его потере, о резком разрыве уз детства, и ему казалось, что не в горах Боснии, а здесь, в Спирпойнте, на башенной лестнице, в неосвещенном коридоре с кладовыми, в продуваемых ветрами галереях, упала его мама, убитая не германской пулей, а пронзительным голосом, ворвавшимся в раздевалку: «Райдер здесь? Райдер? К Фрэнку, бегом марш!»

II

Среда, 25 сентября 1919 г. Пикок хорошо начал с того, что не появился на утренних уроках, так что в пять минут мы вышли из класса и вернулись в наши комнаты, и я читал «Силу духа» Уолпола. Мощная вещь, но местами совершенно никчемная. После завтрака O’Мэлли пришел подлизываться к Тэмплину, извинялся. Все настроены против него. Я утверждаю, что он был в своем праве, пока не настучал Андерсону. Нет никакого спасу – сплошное пустозвонство. Пикок соблаговолил явиться на сдвоенный греческий. Мы поглумились над ним слегка. Он пытается привить нам новое произношение. Когда он произносил «о», оно звучало как «а», и Тэмплин выговорил «сослагательное» как «сааслаагаатиильнааэ», было очень смешно. Пикоку это надоело, и он пообещал донести на него Грейвсу, но смягчился. Библиотека сегодня была открыта с пяти до шести вечера. Я пришел, собираясь уделить некоторое время «Основам дизайна» Уолтера Крейна[140], но явился Мерсер и притащил с собой этого странного парня из Брента по фамилии Кертис-Данн. Как я им завидую, что у них наставником Фрэнк. Мерсер говорит о создании литературного и художественного общества для мужчин, не имеющих отношения к классическому шестому классу. Кертис-Данн хочет создать политическую группу. Хороший подъем веса, учитывая, что это его второй семестр, хотя ему шестнадцать и он из Дартмута. Мерсер дал мне почитать свое стихотворение – очень сентиментальное. До этого была игра. Все пыхтят и отдуваются после каникул. Андерсон сказал, что я, вероятно, буду центральным полузащитником в команде до шестнадцати лет – самое лакомое место на поле. Я должен быстро включаться в тренировку.

Пятница, 26-е. День Корпуса[141], но довольно вялый. Реорганизация. Наконец я в рядах. Клещик из отряда егерей, по фамилии Спратт, – командир взвода. Мы потрепали его слегка. Уитли – командир отделения! Пикок выгнал Бэнкса из класса, когда тот произнес, переводя фразу из греческого Завета: «Кто избавит меня от этого буйного священника?» Очень остроумно. Он начал протестовать. Пикок сказал: «Мне что вас, силой выставить?» Бэнкс начал выходить, но пробормотал: «Мускулистое христианство». Пикок: «Что вы сказали?» – «Ничего, сэр». – «Убирайтесь, пока я вас пинками не выгнал!» После этого стало нудновато. Дядя Джордж влепил Бэнксу трояк.

Суббота 27-е. Какая скукота в этой школе! На счастье, Пикок забыл дать домашнее задание. Последняя пара – поп. науки. Тэмплин и Мерсер получили несколько гирек, которые настолько ценны, что хранятся в стеклянном футляре. Взяли их щипцами, раскалили докрасна на горелке Бунзена и бросили в холодную воду. Очень остроумный поступок. Была игра – команда до шестнадцати лет против смешанной. Они поставили центральным полузащитником Уикэма-Блейка, а меня на ворота. Богом забытое место. Снова библиотека. Кертис-Данн опять прицепился ко мне с разговорами. «Мой отец, – протянул он, – член парламента. Но он совершенно дремучий консерватор. Сам-то я, конечно же, социалист. По этой причине я и послал флот куда подальше». А я говорю: «Или он тебя послал?» – «Муки расставания обе стороны перенесли с обоюдным стоицизмом». О Фрэнке он отзывается как о «человеке, по сути имеющем благие намерения». Завтра воскресенье, слава Всевышнему. Будет возможность продолжить «Колокола небесные».

III

Обычно по воскресеньям можно было выбрать службу. Заутреня без четверти восемь или литургия в четверть шестого. В первое воскресенье семестра была хоральная литургия для всех в восемь.

Часовня была громадной, пустой и все еще недостроенной – один из величайших памятников Оксфордскому движению[142] и возрождению готики. Подобно айсбергу, она являла лишь малую часть своей громадины над поверхностью уступчатого склона. Внизу находилась крипта, а под ней – глубочайший фундамент. Основатель выбрал место и упорно отказывался менять его, так что первоначальные сметы были превышены еще до начала строительства верхней часовни. Приезжие проповедники часто извлекали уроки из разочарований, неуверенности и окончательного достижения «ви́дения» основателя. Теперь же весь неф триумфально возвышался над окружающим пейзажем – громадные толпы колонн, поддерживающих рифленую крышу. На западе он резко завершался бетоном, деревянными балками и рифленым железом, а позади, на пустыре возле кухонь, где ранним утром разыгрывался военный оркестр, трубя в свои горны, лежали развалины, заросшие крапивой и ежевикой, – основание башни, вдвое выше часовни. По замыслу архитектора, она должна была подняться, чтобы в штормовые ночи на вершине ее можно было возносить молитвы за моряков, находящихся в опасности на море.

Снаружи окна имели оттенок морского глубоководья, но изнутри они были прозрачно-белыми, и утреннее солнце заливало алтарь и собравшуюся школу. Префектом в подразделении Чарльза был Саймондс – издатель журнала, президент дискуссионного клуба, ведущий интеллектуал. Саймондс принадлежал к Верховному дому; он неизменно занимался в одиночестве, редко посещал вечернюю школу, никогда не участвовал в играх, за исключением редких синглов в большой теннис поздними вечерами во время летнего семестра, даже классический шестой посещал редко, но много занимался дополнительно под началом мистера А. А. Кармайкла, чтобы получить стипендию оксфордского колледжа Баллиол[143]. На своей скамье в часовне Саймондс держал экземпляр «Греческой антологии» в кожаном переплете и читал ее во время службы с подчеркнуто небрежным видом.

Преподаватели занимали партер, образовавшийся между колоннами: духовенство в стихарях, миряне – в мантиях. Некоторые учителя, исповедовавшие современные взгляды, носили капюшоны с эмблемами новых университетов. Майор Стеббинг, адъютант КПО, вообще не носил мантии. Мистер А. А. Кармайкл, которого в Спирпойнте благоговейно величали не иначе как «А. А.», великолепный денди, остроумный, дивный цветок Оксфордского союза и Общества эссеистов Нового колледжа, рецензент работ по классической науке для «Нью стейтсмена», с которым Чарльз еще ни разу не разговаривал, которого Чарльз еще никогда не слышал лично, а