– Филя любил Дарьюшку много лет и очень хотел жениться наней. Разумеется, он был готов на все, чтобы доказать свою преданность! Правда,острым умом он не отличался, изобретательностью тоже. Ему в голову не пришлоничего лучшего, как спрятать мертвое тело в сундук, отвезти его к реке – ибросить в воду. Дарьюшка предварительно сняла с Натальи все вещи и напялила нанее свою рубаху – на всякий случай, как говорила она, чтобы, если тело найдут,покойницу не опознали. После этого она побежала к Лешковскому – рассказать, какхорошо управилась. Ей и в голову не пришло, что она оказала своему «господину иповелителю» медвежью услугу. Одно дело мирная смерть сестры, которой оннаследует, и совсем другое – ее бесследное исчезновение. Даже то, что сундук струпом выбросило на отмель, мало исправило положение, ибо к тому делу былопривлечено внимание властей. А тут еще эта история с окровавленными мешками…

– А почему понадобилось расчленять тело? – спрашиваюя. – Мне кажется, убийцы только хлопот себе на шею навязали!

– В том-то и дело! Но ведь об убийствах только рассуждатьлегко – совершать их трудно. Человек – нормальный, обычный – может сколькоугодно строить планы злодеяний, однако он не представляет, как поведет себярядом с существом, которое только что приняло смерть от его собственной руки.При виде внезапной, необъяснимой смерти Натальи Самойловой потеряла голову инатворила глупостей Дарьюшка. Да и Вильбушевич, доктор, дантист, оказался оченьслабым перед лицом совершенного им хладнокровного убийства. Он на какое-товремя словно обезумел от страха и решил, что лучше всего будет разрубить телоСергиенко и вынести его из дому по частям. Однако потерял сознание… и втаком-то виде, среди кусков тела, нашла отца Луиза Вильбушевич. Она показалаистинно мужское присутствие духа! Немедленно уложила все по мешкам, замыла пол,собрала окровавленную одежду… К сожалению, только потом обнаружилось, что онаоставила в пиджаке Сергиенко роковую записку. Но тогда она этого еще не знала.Луиза кинулась за помощью к любовнику. Отец ее все это время лежал без памяти.Лешковский пришел в ярость от рассказа Луизы, но деваться было некуда: онпрекрасно понимал, что если Вильбушевич попадется, то потянет за собой и его.

– Какой ужас! – Меня начинает трясти. – А ведь, посути дела, они не настоящие злодеи! То есть… Нет, я хочу сказать… Они быливынуждены совершить преступление! Их вынудил Сергиенко – вот кто истинныйзлодей, негодяй! И он получил по заслугам. А они теперь будут платить за егопреступления раскаянием, позором, каторгой!

– Извини, Лиза, – строго, наставительно говоритГеоргий, – но ты как-то неправильно все это воспринимаешь. Что значит –Сергиенко их вынудил? Если бы они были абсолютно чисты перед законом, то небоялись бы шантажа! То есть на самом деле все началось с них самих, с ихгрешков!

– Да, ты прав, – опускаю я голову.

Он прав, но… А впрочем, каждый работник юстиции знает, чтозакон и справедливость – понятия далеко не равнозначные.

– Ну хорошо. Рассказывай дальше.

Георгий продолжает с видимым удовольствием:

– Лешковский понял, что надо как-то исправлять положение,которое выходило из-под контроля. Он переоделся в какую-то затрапезную одежду иринулся на ночной поезд. В его расчеты входило выбросить мешки из вагона наполном ходу, однако избавиться удалось только от головы Сергиенко и егоокровавленной одежды. Потом к нему пристал истопник, и «учителишка» счел заблаго бежать. Под тряпьем на нем был надет приличный костюм. Сбросив лохмотья,Лешковский превратился во вполне респектабельного человека и спокойно вернулсяв Нижний встречным поездом, в вагоне первого класса, проверять который никому ив голову не пришло. И тут же он узнал, что тело его сестры найдено… Чтопроисходило после этого, ты и сама знаешь. Лешковский уповал на то, что трупСергиенко останется неопознанным как можно дольше. Для этого Луиза, котораяоказалась большой мастерицей подделывать почерки, написала от его имени запискув прокуратуру: письмоводитель-де болен. Теперь Лешковскому оставалось как можноболее правдоподобно изобразить потрясение в морге при опознании тела сестры.

– Да, я помню, как они дрались с Красильщиковым… – начинаю я– и тотчас вскрикиваю: – Но Красильщиков! Неужели он тоже был замешан в этуисторию? Неужели он с самого начала знал, что…

– Он знал очень немногое. Кое о чем обмолвилась Наталья,когда рассказывала о патологическом увлечении брата древними рукописями. Оначастенько говорила и о том, как в один прекрасный день отомстит человеку,убившему ее мужа, однако Красильщиков считал свою подругу хоть и красивой, нодовольно пустенькой особой, а потому не слишком-то прислушивался к ее словам. Ион испытал истинное потрясение, когда узнал о ее смерти. Обвинения Лешковского,который любым путем пытался отвести от себя даже тень подозрений, оскорбилиКрасильщикова. Он принялся вспоминать какие-то обмолвки и намеки Натальи – иначал подозревать истину, какой бы невероятной она ни казалась. Сперва он хотелприйти к Лешковскому и бросить ему в лицо свои подозрения. А потом… А потомрешил попросить помощи у одного своего знакомого – бывшего одноклассника. Этотчеловек служит в одном из государственных учреждений, имеет прямое инепосредственное отношение к сыску. Он внимательно выслушал Красильщикова, и вголове его созрел мгновенный план того, как изобличить преступников.

– И кто же этот человек? – спрашиваю я, и лицо Георгиястановится таинственным:

– Я не имею права сказать тебе, кто он. Это не моя тайна. Давайназывать его… ну, хотя бы NN, что ли… А впрочем, нет: это слишком обыкновенно!Ныне в моде все английское – дадим ему имя более звучное, на аглицкий манер:Эскот! Да, именно так мы и будем звать этого господина.

– Эскот? – повторяю я. – Ну что ж, если вамугодно…

Кажется, Георгий не заметил, что я вдруг перешла на «вы». Онбыл всецело увлечен своим рассказом:

– Эскот в это время уже подозревал и Дарьюшку, иЛешковского.

– Почему?