по крайней мере соучаствовал. Все, кто хоть как-то владел иголкой и ножницами, были завалены неотложной работой и даже гарантированная оплата не помогала. Дело шло к тому, что придется лезть в гардероб Дессоль.

Для порядка Елена решила зайти в последнюю лавочку на длинной улице швейных мастеров. Двухэтажный домик выглядел бедненько и чистенько. У хозяев не хватало денег на дорогую покраску, резные ставни и тем более на стеклянные окна. Однако все было отскоблено, отмыто и выметено. Елена позвонила в колокольчик, хотя без особой надежды.

Внутри оказалось так же чисто, аккуратно и очень организованно. Швейная мастерская была не традиционным образованием «мастер плюс семья и ученики», а скорее артелью из примерно десятка женщин возрастом от тридцати и далее. Все они производили впечатление людей, которых жизнь била жестоко и долго, пока те не собрались в слаженную коммуну или банду, где каждый хлебнул лиха и держится за других, потому что так легче выживать. Руководила собранием женщина средних лет с цепким и внимательным взглядом, который должен был бы вселять тревогу и заставлять напрячься, но удивительным образом не заставлял. По манере поведения и выговору Елена предположила бы, что начальница швейного цеха занималась чем-то бухгалтерским, долго жила в столице, а новое ремесло освоила недавно. Однако лекарка оставила догадки при себе.

Дело пошло удивительно споро и эффективно. Артель, судя по всему, работала не так давно, уже вышла из стадии борьбы за существование, однако до преуспевания оставалось еще далеко. Поэтому необычный заказ был принят без вопросов, оперативно и деловито. Если швеи чему то и удивились, то удивление оставили при себе, тем более, что поручение Ульпиана гарантировало платеж. Два золотых за работу, один за хорошую ткань и еще половина за нестандартный фасон, срочность и пошив без ежедневной примерки-подгонки… Это было дорого, на уровне хорошего костюма зажиточного горожанина, отделанного не-господским мехом или драгоценными пуговицами. Хотя, разумеется, никакого сравнения с «выходными» платьями Дессоль, чья цена стартовала от десяти золотых. Стоимость гарантировала внимание к заказчику, и Елене понравилось, как ловко начальница балансирует между предупредительностью и достоинством. Понравились и мастерицы, которые дружно, со знанием дела обсуждали необычную задачу, притом на равных, как свободные, но уважающие друг друга люди. Ничего похожего на типичную автократию рядового цеха или мастерской, где слово хозяина было волей господней. Хотя… при всей симпатии, Елена никак не могла отделаться от ощущения, что случись (вдруг!) какой-нибудь конфликт, артельщицы быстро и тихо, без всякой рефлексии зарежут ее ножницами, а потом аккуратно закопают в садике на заднем дворе под живописным кустом.

Она хотела покончить с делом побыстрее, но пока утрясли все технические нюансы, оформили заказ, договорились о первой примерке - полдня минуло, как свинья чавкнула. Пришлось поторапливаться. Заждавшийся у городских ворот Насильник укоризненно покачал головой и молча протянул поводья одной из двух лошадей, которых он по елениной просьбе взял «напрокат». Искупитель на памяти Елены впервые сел верхом – надо полагать, для скорости передвижения, и держался удивительно ловко. Копье он положил поперек седла и походил на гимнаста с шестом, тем более, что правил конем без шпор, одними лишь голыми пятками. Если бы у Елены оставались какие-то сомнения насчет дворянского и военного прошлого Насильника, сейчас они развеялись бы окончательно.

Подступал вечер, но по-летнему затянутый, до заката оставалось далеко. Елена вздохнула спокойно, оставив позади шумный, грязный и опасный Пайт-Сокхайлхей. Приятно было вдохнуть полной грудью чистый воздух, он после газообразной субстанции города пьянил как хорошее вино. Когда отвратительный пригород остался позади, вокруг широко раскинулся ковер сплошной зелени – трава, деревья, поля. Полей было много, обилие хлебных кустов (или как правильно именовались всходы – Елена не знала) внушало оптимизм насчет урожая. Красоту и пасторальность окружающего мира отчасти портили дымы. Их значительно поубавилось, однако женщина насчитала с полдесятка – мрачное напоминание о продолжавшейся мукомольной войне.

Трясясь в седле, Елена впервые задумалась: а каково это жить, пребывая в рабстве у природы? Когда ты, будучи арендатором или даже крепостным, не властен над своей судьбой? Можешь хоть жилы вырвать, убиться на безысходно тяжелой работе, но все это ничего не значит по сравнению с капризом погоды. Много дождей, мало дождей, холодная зима, теплая малоснежная зима, нашествие вредителей, феодальная усобица, выжигающая посевы… да что угодно вплоть до обычного истощения почвы – и все. Настолько «все», что однолетний голод или несчастье в масштабах отдельной провинции бедствием вообще не считались – ну, бывает, что тут поделать…

Нет, крестьянкой ей быть точно не хотелось.

Ехать по имперской магистрали оказалось удобно и легко, особенно Елене с ее скудными навыками управления конем. Подковы звонко стучали по камню, которому нипочем были века и миллионы шагов. На дороге встречались крестьяне, торговцы, курьеры, подмастерья, иной люд. Встречались и молодые люди характерной внешности – чистые студенты, наверное, те, кто еще не узнал, что университет покинул столицу. Гремели колесами телеги, фуры и тачки мелких торговцев. Шагал и ехал всевозможный люд бандитско-военного типа, причем эти двигались исключительно по направлению к городу. Несколько раз шумно проезжали дворяне со свитами, распугивая пеших, заставляя тесниться конных и повозки. Очень много было торговцев коноплей и льном, которые эмиссары Сальтолучарда скупали как не в себя – стратегической важности товар, без него не будет канатов и парусов, то есть флота, главной силы Острова.

В общем, транспортная жила, питавшая столицу и округу, работала бесперебойно, гоняя потоки людей и товаров. Лишь одно из событий можно было бы назвать необычным – кавалькаду из пары десятков вооруженных всадников, которые мчались в Пайт. Они ощутимо выделялись на общем фоне качеством одежды и оружия. В лошадях Елена не разбиралась, однако свирепые звери тоже казались премиальными. Хотя по всем признакам это была свита дворянина, над ней не вились штандарты и прапоры, обязательные для человека чести. Возглавляли процессию два явных «тарана» с плетьми, за ними следовали предводители. Один очень высокий (это было заметно даже в седле) и одновременно тощий человек с невероятно злобной и уродливой физиономией. У него не было шапки или шляпы, лишь откинутый на спину кольчужный капюшон, так что Елена во всех подробностях рассмотрела клок седеющих волос, подстриженный скорее по мужицкому обычаю. А также, оттопыренные как у вампира уши и тонкие губы, искривленные в виде буквы «П». Судя по выражению «морды лица» этот верзила под два метра высотой ненавидел и презирал мир в целом, а также во всех частных проявлениях.

Вторым человеком была женщина, Елена дала бы ей лет тридцать