на колени, вопя фальцетом, явно уверенный, что смерть неминуема. Оставшаяся троица, ведомая праведным гневом и пьяной глупостью, кинулась на обидчика.

Дальше все происходило как-то даже скучно, предсказуемо. Тесная улица не позволяла Елена маневрировать по кругу, здесь можно было лишь «челночить», а также упражняться в «косом шаге». Но противникам теснота мешала еще больше, поэтому следующая минута представляла собой полигонное избиение. Елена зло и больно колотила врагов мессером, не рискуя зарубить их, но щедро награждая ушибами и кровоподтеками. Уставшее тело словно «подкачали» энергией, открылось второе дыхание, женщина не двигалась, а порхала. Вперед-назад, ложный замах, удар с неожиданной стороны, финт, еще удар. Снова и снова. Труднее всего было не вершить насилие, а напоминать себе, что даже в таких льготных условиях нельзя терять бдительность. Нож в руке пьяницы убивает столь же верно и больно, как в любой иной.

Ножи не преминули явиться на свет – солидные, хорошо кованые - обозленная, избитая, униженная троица напрочь забыла об осторожности. Теперь ими двигала жажда смыть позор чужой кровью, а там будь, что будет. Вероятно, беспутные юнцы рассчитывали, что отцовское золото купит прощение сговорчивого правосудия, а может вообще не думали о последствиях. Но, так или иначе, клинки увидели свет, и Елена перешла к увечьям, выбивая зубы, ломая пальцы и ушные хрящи, благо деревянная основа ножен хорошо исполняла роль дубинки. Еще минута – и все было закончено. Оглашая улицу стенаниями, воплями, пьяной слезливой истерикой, жертвы расползались, по двое в каждую сторону.

Елена прислушалась, она не спешила пристегивать оружие обратно. Вроде бы тихо… Ни стражи, ни каких-нибудь бандитов. Разумеется, все окрестные дома слышали короткую потасовку, однако никто даже лучину не зажег, не говоря уж об окриках или вмешательстве. Просто чудо, а не законопослушные граждане…

И все получилось наилучшим образом. Пьяниц теперь уж наверняка ограбят и разденут. Если они не поняли, что избиты женщиной, то все концы в воду, никто ее даже искать не будет. Если поняли… все осложняется, Пайт велик, но женщин в штанах и с оружием здесь не так много. Значит, будет повод воспользоваться мудростью глоссатора.

- Уймись, - предложила Елена все еще скулящей девушке. Фехтовальщица чувствовала раздражение – если бы не эта коза, ничего и не случилось бы! И в то же время стыд – обидно было поймать себя на типичном обвинении жертвы «сама виновата!».

- Да хватит тебе! – потребовала она, стараясь, чтобы звучало подружелюбнее, наклонилась к девице и увидела бледное лицо в обрамлении спутанных, давно не знавших воды и мыла волос.

Девка опять вскрикнула в искреннем ужасе, Елена отшатнулась, выставив мессер, испачканный кровью.

- Охренеть, - пробормотала ошарашенная фехтовальщица. – Вот это встреча.

Перед Еленой стояла на коленях старая знакомая – Жоакина, которая, похоже, давно разлучилась и с цирком, и с ремеслом акробата. Немудрено, что лекарка узнала старую знакомую лишь сейчас, глядя в упор. Всего за несколько месяцев блондинка постарела, самое меньшее, лет на десять. Веки набрякли, белки розовели полопавшимися сосудами, как у опытной «глотательницы дыма». Лицо подернулось морщинами, как льдина трещинами, обвисло мешками. Прежде циркачка глядела на мир с вызовом и каплей наглости, теперь в ее глазах плескалось отчаяние утопающего, тоскливая безнадежность разбитой жизни. В довершение всего от бывшей акробатки разило самым дешевым вином, которое уже граничило с уксусом. Алкоголизм, наркотики, многочисленные побои, механически прикинула Елена. Волосы лезут, суставы пальцев распухли – авитаминоз, очень дурное питание. И, судя по желтизне глаз, что-то скверное с печенью. Если молодая женщина, моложе самой Хель, так плохо выглядит, то здоровье убито безвозвратно и зиму она, скорее всего, не переживет.

Елена с невольной жалостью посмотрела на акробатку, стараясь понять, как можно было превратиться в такую развалину за несколько месяцев, да еще имея кошель, полный монет. Но жалость быстро исчезла, как линии на песке под набежавшей волной. Вместо нее душу заполнило мстительное удовлетворение.

- Вижу, не пошло тебе впрок то золото, - осклабилась Елена, покачивая мессером. – Я надеялась как-нибудь свидеться. Отдать долги. Не думала, что случится так быстро.

- Н-не уб-бивай, - заикаясь, просипела Жоакина. Пропитый и сорванный плачем голос казался нечеловеческим, как у водяного. – П-пожа-а-алуйста…

- Между нами, куда спустила деньги? – поинтересовалась Елена. – Ты не похожа на богачку.

Из маловнятного бульканья, прерываемого истерическими всхлипами, выяснилась нехитрая, можно даже сказать, прозаичная картина. Кошель был набит золотом, не серебром, так что предательство, по крайней мере, щедро себя окупило. Хоть монеты в большинстве оказались новой чеканки, скверные, обрезанные, но хватить их могло без преувеличения на годы. Но дальше… как в сказке или притче иудино золото пожрало удачу акробатки. Сначала бежал Кимуц, украв почти все деньги. Так и пропал без следа неведомо где. Затем пали лошади, не выдержав зимних странствий. Работы не было, как и грошей, чтобы нанять хоть кого-нибудь для представлений. Акробатка могла бы прокормиться кое-как сама, но после таких ударов судьбы, Жоакина стала заглядывать в пивную кружку, просто чтобы расслабиться, не сойти с ума от неразрешимых забот. Затем вино, после крепленое вино. Остатки циркового имущества, а также все здоровье испарились, когда девушка перешла на глотание «жидкого дыма», мешая его с водкой. Добредя кое-как до столицы, акробатка обнаружила, что никакой работы здесь для нее нет. В организованную проституцию не взяли – наркоманки считались бесполезными и опасными. Тут история и закончилась. На все про все хватило менее чем пяти месяцев. Теперь девушка бродяжничала, подрабатывала сольной проституцией и мелким воровством на рынках.

Елена подцепила кончиком ножен подбородок Жоакины, заставила ту поднять голову. В свете далекого фонаря глаза рыжеволосой фурии сверкали, как два оранжево-красных зеркальца. Акробатка молчала, пытаясь сдержать дрожь губ, однако у нее не получалось. Слезы снова покатились по щекам, часто падая на грязное платье. Она всхлипнула, дернула головой и взвизгнула от боли, поцарапавшись о латунный наконечник. Теперь Жоакина горько и безнадежно рыдала, не сдерживаясь и не скрываясь.

- Забавно, - протянула Елена, держа руку правильно, заученно, так, чтобы при внезапном ударе снизу вверх успеть парировать или хотя бы принять вражеский клинок на руку, а не животом или еще хуже, в пах. В городах Ойкумены даже дети имели при себе ножики, хотя бы костяные и каменные. А что взбредет в голову опустившейся циркачке – неясно.

- Забавно… - подумала вслух Елена. - Ведь если я тебя сейчас порешу… на том и все. Кому какое дело до уличной девки? Одной