В наших головах теперь светло» (рис. 6–11).

Рис. 6–11. Чукча-курсант изучает теорию полёта [14]. Подготовка лётчиков из местных кадров (не только в Арктике, но и в Бурятии, и в Средней Азии) была одним из наиболее эффектных способов продемонстрировать успех сталинской национальной политики

Основным инструментом разрушения традиционного уклада жизни стало введение коллективного хозяйствования и связанное с ним насильственное переведение кочевников на осёдлый образ жизни. В прессе тех лет этот процесс именовался «оседанием» и существовал даже «план по оседанию» [17].

Главсевморпуть располагал 13 культбазами, доставшимися в наследство от Комитета по делам народов Севера. Через культбазы осуществлялось взаимодействие государства и «националов» (этим словом в статьях 1930-х обозначали коренных жителей Арктики). При них имелись начальные школы, а при одной – даже курсы медсестёр, которые окончили пять чукотских девушек-комсомолок. В состав культбаз также входили больницы, опытные предприятия, ветеринарно-зоотехнические пункты. Заботились и о политическом просвещении «националов» [56]:

«Чукча Кеутель, член ВЛКСМ, прошёл подготовку в качестве ветсанитара и самостоятельно работал заведующим питомником ездовых собак. Сейчас он учится в Анадырской совпартшколе».

Подготовкой более квалифицированных национальных кадров занимался Институт народов Севера. Так, по плану на 1936 год намечался выпуск «…46 национальных работников: советско-партийное отделение выпускает 17 чел., педагогическое 13 чел., экономическое 16 чел. В эту группу работников входят 5 ненцев, 4 ханта, 6 маньси, 10 эвенков, 1 эвен, 7 нанаев, 1 юкагир, 2 саама, 2 селькупа, 3 ительмена, 1 чукча, 1 эскимос, 2 якута и 1 шорц».

Новый быт проникал и в Арктику, хоть и с серьёзным запозданием:

«Подаренная Максиму Сухаринову культбазой кровать не используется. Привычку спать на полу не оставили в чуме, а перенесли в дом. По этому поводу у меня с Максимом состоялся такой разговор:

– Почему на кровати не спишь?

– Не терпит моя. Надоть, однако, буду.

– Не знали этого, а то не дали бы кровать. Без дела стоит.

– Зачем без дела? Потом попробую, может, терпеть будем» [25].

Для работы с «националами» использовали также «передвижные красные чумы» и «агиткатера морского типа» [79]:

«Агиткатер оборудуется радиоприёмником и передатчиком, кинопередвижкой с пятью-шестью кинолентами, волшебным фонарём и диапозитивами. В нём будут наглядные пособия, красочные плакаты, патефон, набор музыкальных инструментов, библиотека и т. д.

В задачу агитколлектива входят демонстрация среди малых народов Севера силы и мощи Страны социализма, наглядная пропаганда достижений, культуры местного национального населения».

Примечательно, что перечень оборудования агиткатера напоминает сокращённый вариант снаряжения агитсамолёта «Максим Горький».

В контексте сталинской национальной политики следует рассматривать и весьма необычный судебный процесс – дело Семенчука (1936). Это дело на первый взгляд не имело выраженной политической окраски – подсудимый обвинялся в бандитизме и умышленном убийстве. Константин Семенчук, третий после Ушакова и Минеева начальник острова Врангеля, обвинялся в бесчеловечном обращении с эскимосами. Якобы из-за него они были вынуждены голодать, и несколько человек в результате умерли. Он же, согласно обвинительному заключению, организовал убийство Вульфсона, врача станции, что давало обвинению повод говорить об антисемитизме. Дело как дело, история острова уже знала подозрительные случаи смерти (см. часть IV), если бы не одно обстоятельство – его рассматривал Верховный суд РСФСР, а обвинителем был А. Вышинский, который даже по статусу своему (как прокурор Союза ССР) не должен был его вести. Вероятно, целью показательного процесса была имитация заботы о малочисленных народах. Суд проходил в Колонном зале Дома Союзов и стал своего рода репетицией знаменитых Московских процессов. Дело широко освещалось в прессе, и даже появилось специальное слово – «семенчуковщина» [124], которое нередко фигурирует на страницах журнала «Советская Арктика». Примечательно, что следователь (будущий писатель Лев Шейнин) на место не выезжал, а процесс вошёл в учебники как пример построения доказательств на основе косвенных улик. Семенчук и сотрудник станции Старцев были осуждены и расстреляны.

В статье «Замечательная дата и поучительный процесс» оба руководителя Севморпути отмечают [138]:

«Процесс Семенчука не есть показатель нашей слабости. Он показатель нашей силы и огромного размаха социалистического строительства во всех уголках нашей великой родины. Тот же Семенчук творил свою подлую работу, рассчитывая, что зимой, среди полярной ночи, к нему не доберутся. Он просчитался и забыл прекрасные качества нашей авиации и полярных лётчиков, которые, несмотря на трудности, вовремя прилетели на Врангель, и тем самым был положен конец произволу».

Любопытна роль, отведённая здесь полярной авиации – теперь это не спасатели, уносящие на крыльях, а карающая сила, способная достать врага народа в самом отдалённом уголке страны. Это уже не сталинские соколы, а летающие чёрные воронки.

Руководители Севморпути поспешили дистанцироваться от произошедшего на острове. Они отмечают, что отбор зимовщиков проводился, когда Шмидт находился на льдине, а остальные руководители занимались спасением челюскинцев [124]. Вина целиком возлагается на зимовщиков:

«Колонизатору и антисемиту Семенчуку удалось некоторое время безнаказанно проводить свою антисоветскую, контрреволюционную деятельность лишь потому, что в основном все члены зимовки 1934/1935 г. (за исключением убитого Н. Л. Вульфсона) оказались мелкотравчатыми людишками, людской трухой, “футлярами без людей”, по меткой характеристике прокурора Союза А. Я. Вышинского».

После показательного процесса жизнь на острове снова наладилась [28]:

«Полярную ночь, длившуюся два месяца, провели в обычных темпах работы. За это время включились в стахановское движение, провели квартальную проверку выполнения соцдоговора, несли круглосуточную вахту футштока на льду моря, обучили 5 зимовщиков игре в шахматы.

Бригады охотников на песца в ленинские дни организовали группу сочувствующих ВКП(б).

Председатель пошивочной артели – эскимоска т. Инкали, несмотря на преклонный возраст, даёт наилучшие показатели по качеству выделки шкуры и по пошивке в срок».

Приговор Семенчуку и Старцеву был отменён в 1989 году Президиумом Верховного Суда СССР «за отсутствием события преступления».