Для Шмидта успех экспедиции стал своего рода реабилитацией после неудачного рейса 1933–1934 годов. В радиограмме, отправленной 22 мая на Большую землю, он пишет: «Сейчас мы отомстили стихии за гибель “Челюскина”». 25 мая с Рудольфа вылетели три самолёта АНТ-6, но из-за проблем с навигацией в лагере сумел сесть только Молоков, остальные сели поблизости, 26-го прилетел Алексеев, а 5 июня – Мазурук.

6 июня самолёты улетели, оставив на льдине начальника станции И. Д. Папанина, метеоролога и геофизика Е. К. Фёдорова, радиста Э.Т.Кренкеля, гидробиолога и океанографа П. П. Ширшова. Все четверо имели серьёзный полярный опыт.[210]

Основной задачей четвёрки было выполнение комплексных научных исследований, которые не проводились в центральной Арктике со времён дрейфа «Фрама», причём результаты оказались востребованными уже сразу: метеонаблюдения и данные по магнитному склонению были использованы во время перелётов через полюс Чкалова, Громова и Леваневского. В свободное от основной работы время Кренкель устанавливал связь с радиолюбителями по всему миру. На льдине была организована партийно-комсомольская группа, парторгом был назначен Папанин. Впрочем, партийным был только он сам. Кренкель являлся кандидатом в члены ВКП(б), Фёдоров – комсомольцем, а Ширшов – беспартийным. Стенгазет в этот раз не выпускали, но писали статьи для центральных изданий. На льдине отмечали революционные праздники [92]:

«7 ноября, прослушав передачу с Красной площади, мы вышли со знаменем на демонстрацию как раз в тот момент, когда первые колонны трудящихся столицы вступили на Красную площадь. Я сказал короткую речь».

К концу 1937 года ожидались первые в истории СССР выборы в Верховный совет, и всех четверых выдвинули кандидатами в депутаты. Правда, самим проголосовать не удалось: избирательные участки создавались лишь там, где находилось не менее 25 избирателей.

Предполагалось, что станция проработает около года, но дрейф льдины происходил гораздо быстрее, чем ожидали. Уже к началу февраля 1938 года положение стало критическим – льдина стремительно разрушалась. 19 февраля ледоколы «Мурман» и «Таймыр» сняли четвёрку со льдины.

Советская дрейфующая станция, позже получившая название «Северный Полюс-1», была не первой успешной попыткой научных наблюдений на льду Полярного моря. Первую дрейфующую станцию в рамках Канадской Арктической экспедиции организовал норвежец Сторкер Сторкерсон ещё в 1918 году, до эпохи радио и самолётов.[211] Он являлся сподвижником Вильялмура Стефанссона и разделял его теорию «гостеприимной Арктики». Поэтому, выдвигаясь на собачьих упряжках в море Бофорта, он взял с собой лишь самое необходимое. Вместе с ним на льдине, в 190 милях к северу от побережья Аляски, обосновалось четыре товарища. Среди них был Лорн Найт, впоследствии один из первых колонистов острова Врангеля (см. часть IV). С собой они имели 16 собак и припасов на 101 день. По мнению Сторкерсона, льдина, на которой они находились, представляла собой ледовый остров, то есть кусок материкового льда большой толщины (сам Сторкерсон толщину не определял). Первоначально планировалось дрейфовать в течение года, но из-за болезни начальника экспедиции работы пришлось свернуть досрочно и вернуться на материк. В остальном всё шло хорошо – охота на тюленей и медведей вполне позволяла обеспечить путешественников питанием, научные наблюдении проводились регулярно. За шесть месяцев станция продрейфовала около 740 километров. В общей сложности они пробыли на льду 238 дней – с 8 апреля по 9 октября 1918 года, – лишь немногим меньше, чем четвёрка папанинцев. Вот что написал Сторкерсон в приложении к «Гостеприимной Арктике» [120][212]:

«Моя партия из 8 человек смогла прожить на льду безопасно и с достаточным комфортом в течение 8 месяцев, причём мы ни разу не оставались без еды. Правда, я там заболел астмой, но это случается с людьми, живущими в любой стране и в любом климате. Насколько я могу судить, прожить на льду 8 лет нам было бы не труднее, чем 8 месяцев».

Звание Героев Советского Союза впервые было присвоено семи лётчикам – участникам спасения челюскинцев. С этого момента в стране появились официально назначенные герои[213], и возникли они на пересечении двух мифов: полярного и авиационного.

В народном сознании способность летать зачастую являлась прерогативой разного рода сказочных и мифических персонажей. Даже в 1930-е годы полёт ещё не стал обыденностью и всё ещё воспринимался как фантазия, сказка.[214] Самолёты и дирижабли, бороздящие советское небо, представлялись воплощением коммунистической утопии на земле, завершением строительства нового мира, убедительной демонстрацией победы социализма. Сверхъестественная способность большевиков летать по небу являлась самым наглядным подтверждением мощи советского строя.

Авиационные мотивы постоянно присутствуют на плакатах, почтовых марках и даже рекламе тех лет. Обращение к авиационной теме всё теснее сливается с пропагандой советских жизненных ценностей. Например, большая часть из 34 мозаик Александра Дейнеки «Сутки советского неба» (1938) на станции метро «Маяковская» в Москве изображает всевозможные типы летательных аппаратов – самолёты, дирижабли, планеры, гидропланы, аэростаты, парашюты, и лишь немногие мозаики посвящены спорту, производству, сельскому хозяйству.

Самолёты в этой ситуации служили и предметом, и инструментом агитации. С одной стороны, они могли быстро перелетать в труднодоступные районы, чтобы на местах проводить политическую работу, распространять информацию. С другой стороны, сам факт освоения воздушного пространства был лучшей агитацией за советскую власть.

В этом контексте особенно показательно использование авиации для антирелигиозной пропаганды, эта тема особенно характерна для начала 1920-х годов. Самолёт становится орудием как борьбы с Богом, так и осуществления мировой революции. В журнале «Крокодил» антирелигиозные карикатуры сопровождаются стихами: «На небесах переполох, погиб от самолёта Бог, и на земле наш самолёт разрушит капитала гнёт». Там же изображены крестьяне, крестящиеся на самолёт с красными звёздами: «Ежели пророк Илия на простой колеснице ездит, то на этой машине не иначе как самые главные святители, а може и сам бог»[215]. Здесь самолёт выступает средством сакрализации власти. В 20-е годы также практиковались «советские крестины» – приём младенцев в Общество Друзей Воздушного Флота.