* * *

В Гарлеме, в модных апартаментах с выходом в сад, бушевала вечеринка Альмы. Труба Гэйба завывала и надрывалась, как проповедник на амвоне. В квартире было не продохнуть – повсюду веселились, танцевали, пили и кричали что-то в ночь. Когда Мемфис переступил порог под руку с Тетой, некоторые из присутствующих удивленно подняли брови, а кое-кто и со злобой поглядел на них. Но все наладилось, когда подружка Альмы, Рита, подошла к Тете и спросила: «Есть сигаретка?», на что его красавица ответила: «Есть десяток. Какую именно ты хочешь?» Рита рассмеялась и сказала: «Она своя». После этого все расслабились и были полностью поглощены вечеринкой. Точнее, почти все.

Гэйб утянул Мемфиса в тихий угол.

– Братишка, когда я сказал, что тебе пора завести девушку, я не имел в виду белую девушку.

Мемфису не хотелось препираться с другом, поэтому он сделал вид, что ничего не понимает.

– Мы живем в свободной стране.

Он пошел на кухню, чтобы взять чего-нибудь выпить, но Гэйб увязался за ним.

– Вовсе нет, и ты прекрасно это знаешь.

– Она должна быть такой.

– «Должна» и «является» это две большие разницы! А что случится, когда ты ей надоешь? Она донесет на тебя в полицию? Ты что, уже забыл про Розвуда?

– Два пива! – сказал Мемфис бармену. – Зачем ты разводишь эту тему, Гэбриэл?

– Целые города сгорали дотла, потому что какая-нибудь белая женщина…

– Гэб-ри-эл! – Альма пыталась перекричать шум. – Ты будешь играть на трубе или болтать всю ночь?

– Не злись, золотце, – ответил Гэйб, улыбаясь до ушей. Повернувшись к Мемфису, он опять стал агрессивным. – Тебе мало того, что они везде суют свой нос и занимают лучшие места в клубах, когда мы даже и не мечтаем о том, чтобы сесть за угловой столик в их? Или что они пытаются подорвать наш бизнес изнутри, как получилось с «Хотси Тотси»? А теперь ты приходишь и бравируешь тем, что закрутил роман с одной из них?

– Ничем я не бравирую, Гэбриэл.

– Братишка, ты ввязываешься в большие неприятности. Сделай нам всем одолжение: выведи ее отсюда, усади в такси и распрощайся раз и навсегда.

– Не указывай мне, как жить, Гэйб, – огрызнулся Мемфис.

Гэйб догнал его и грубо схватил за рукав.

– Я не пытаюсь жить за тебя, я пытаюсь тебя спасти. Когда тебя поймают не те люди, ты уже не сможешь исцелить то, что они с тобой сделают.

– Я уже сказал – я больше не могу быть целителем! – процедил Мемфис сквозь сжатые зубы. Он вырвался, повернулся к другу спиной и ушел прочь, продираясь через танцующие пары туда, где его поджидала Тета, покачивая ногой в такт сумасшедшим фортепианным партиям Конта.

– Все в порядке, Поэт? – спросила она.

– У меня? Я никогда не печалюсь.

– Конечно же, нет, – сказала Тета, пристально глядя на него. – Здесь очень прокурено, да? Может быть, нам стоит выйти на улицу, проветриться?

Квартира была под завязку набита людьми. Им бы пришлось выбираться отсюда вечно. Поэтому Мемфис кивнул на окно, и они с Тетой осторожно вылезли наружу, в небольшой палисадник с веревками, на которых сушилось белье. Воздух казался свежим и приятным после духоты тесной квартиры.

– Откуда ты? – спросил Мемфис.

– Отовсюду.

– Ладно, откуда твои родители?

– В этой стране принято спрашивать о том, откуда твои родители, кем они были, – проворчала Тета. – По правде говоря, понятия не имею. Отец свалил еще до того, как я родилась. Мама оставила меня на ступеньках церкви в Канзасе, когда я была совсем маленькой. Когда мне исполнилось три года, меня удочерила леди по имени миссис Боуэрс. Она не была такой, какими обычно бывают все матери. Как только для меня нашлись ботинки для чечетки подходящего размера, я оказалась связана контрактом с сетью «Орфеум», не меньше восьми шоу в неделю.

– Представить себе не могу, что тебя смогли бросить, – сказал Мемфис с такой искренностью, что у Теты заныло в груди.

– Поаккуратнее на поворотах, Поэт. А то я начну тебе верить.

– Такому, как я, смело можно доверять.

– Неужели? Так докажи. Расскажи мне свою тайну.

Мемфис помолчал прежде, чем ответить.

– Когда-то я мог исцелять людей, – сказал он наконец. – Меня звали Чудо-Мемфисом, Гарлемским Целителем. Раз в месяц я стоял у церкви и прикасался к людям, забирая их боли и страдания.

– Ты что, разыгрываешь меня? – с серьезным видом спросила Тета.

Мемфис покачал головой.

– Хотел бы я. – Он рассказал ей о смерти мамы и потере своего дара. – Получается, так было лучше для всех.

Тета слушала его очень внимательно и была абсолютно уверена в том, что он искренен. Ей захотелось рассказать ему про Канзас. О том, что она совершила, и почему ей пришлось бежать. Но какой парень рискнет после такого остаться с ней рядом?

– Иди-ка сюда. – Тета поманила его за собой в узкий проход, образованный двумя рядами сушившегося белья. В этом укромном убежище, пока вокруг надрывалась и бесновалась ночь, они разделили поцелуй. Он оказался сладким после кокосовых пирогов Альмы.

– Как все быстро получается, да? – выдохнул Мемфис. Он уже не мог представить себя без Теты, не помнил времени, когда она не властвовала безраздельно над его помыслами и мечтами.

– Жизнь вообще быстрая штука, Поэт.

Мемфис нежно положил свою ладонь ей на щеку и коснулся ее губ своими. Тету еще никто не целовал так, как Мемфис. Были неловкие юнцы, дрожавшие от похоти, как натянутые струны. Или богатые владельцы театров, пожилые дядьки, лапавшие ее, когда она проходила мимо, или желающие «проверить», что ее костюм достаточно приличный, и добиравшиеся до белья. Наглые мужчины, которым она уступала случайный поцелуй, чтобы не случилось чего-нибудь похуже. И конечно, Рой. Прекрасный и жестокий. Его поцелуи были требовательны, будто он каждый раз заявлял свою собственность на Тету, хотел заклеймить ее своим ртом. Этих людей не интересовала сама Тета. Но Мемфис не имел с ними ничего общего. Его поцелуи были страстными и нежными одновременно. Как честное признание его страсти. Он делился с ней поцелуем. Он целовал ее, и в этот момент был с ней и жил с ней.

Мемфис слегка отстранился.

– Все в порядке?

– Нет, – прошептала Тета.

– Что такое?

– Ты остановился. – Она улыбнулась ему, глядя из-под пышных ресниц.

Он притянул Тету к себе, и она случайно зацепила сушившееся на веревке белье. Смеясь, они рухнули на траву, окутанные белыми простынями. Кому-то придется перестирывать все заново.

– Давай так и останемся, – тихо сказал Мемфис, и она положила голову ему на грудь, слушая, как равномерно бьется его сердце.

А вокруг них город шептал и вздрагивал в беспокойном сне. Из-под канализационных решеток поднимался дым и обвивался вокруг фонарного столба, как хвост заблудшего духа. Глубоко под землей, в туннелях недостроенного метро, с писком сновали крысы, убегая от чего-то неведомого и гораздо более страшного, чем способна представить несчастная крысиная душа. В мистической лавке воцарилась тишина, и хозяйка, чья связь с потусторонним миром заключалась в тончайшей леске, привязанной к пальцу ноги, чтобы обеспечить «таинственное» постукивание по столу, вдруг ощутила непреодолимое желание накрыть тканью хрустальный магический шар и спрятать его подальше в шкафу. В китайском квартале хостесса с глазами цвета зеленого бутылочного стекла принялась почтительно отбивать поклоны предкам, прочитала молитву и приготовилась к очередному затяжному прыжку в иной мир. К северу от Гудзона в покинутой всеми деревне ветер поднял предсмертные крики давно погибших жителей и понес их дальше, так что в городе по соседству мужчины замерли над шашечной партией, испуганно переглянулись и затаили дыхание. Они не продолжали игру до тех пор, пока ветер не унес страшные звуки дальше. И повсюду, в каждом уголке страны, происходило нечто подобное. Забывшаяся тяжелым сном мать погибшей дочери проснулась от прохладного дуновения у лица и голоса «Мама, я дома». Член Клана, отошедший в чащу под вековое дерево пописать, подскочил, как ужаленный, потому что на мгновение перед ним мелькнули сотрясающиеся в судороге темнокожие ноги повешенного и едва не коснулись его плеч. Рядом никого не было, но мужчина зябко отряхнул плечи и поспешил к свету костра, к своим братьям в белых балахонах. Молодой шаман Оджибве, глядя на небо, увидел серебристый силуэт ястреба. Тот описал над ним круг, сделал захватывающий кульбит через голову и рассеялся в воздухе. В старом фермерском доме маленький мальчик растолкал своих заспанных родителей.