Но разве ей будет легче, если он ее отпустит? Если бы Арен понимал, что да, будет — он бы попросил Софию уехать из дворца тут же. Но увы — подобный поступок не сулит ни ей, ни ему ничего, кроме боли и переживаний.

От этих рассуждений мутило и саднило в сердце, и император усилием воли заставил себя перестать думать об отношениях с Софией, переключившись на проблемы родовой магии.

Да, Рон и Эн молодцы — за такой короткий срок умудрились разобраться в вопросе, на который не могла ответить специально созданная комиссия более десяти лет. Они, конечно, еще не до конца разобрались, но продвинулись уже гораздо дальше. Хотя Арен и снабдил их секретной информацией, ее ведь нужно было правильно использовать, а уж догадка о роли Венца в этой истории — и вовсе заслуга этих двоих изыскателей.

На протяжении многих столетий Альганна — крупнейшая в мире страна, единственная империя, — считалась уникальной не только по причине обширной территории, но и потому что правящая семья Альго чтилась, как прямые потомки богов, спасших Альганну в частности и мир в целом. Защитник и Защитница наградили жителей империи, магов-аристократов, помогавших им в борьбе с демонами, родовой магией, оставили на троне своего сына — и растворились в небесной вышине. Так было записано в легендах, давно ставших канонами истинной веры, и это возносило альганцев над жителями других стран как избранный богами народ. Легенду об этом подтверждала родовая магия, которой больше ни у кого не было. И магия эта обладала удивительным свойством не передаваться бастардам. Даже в тех случаях, когда женщина беременела не от мужа, а от другого аристократа, ребенок рождался пустышкой, не перенимая родовую магию ни по фамилии «приемного отца», ни по крови родного. Теперь Арен понимал, почему так происходило. Необходимо было, чтобы сошлись оба условия — и фамилия, записанная на Венце, и кровь, что текла в жилах. Впрочем, женщин, которые изменяли бы своим мужьям и при этом беременели, в Альганне практически не водилось — родство по крови легко устанавливалось, да и про чудеса с родовой магией всем было известно, вот и старались не изменять, а уж если изменяли, то без незапланированных беременностей.

Рон и Эн полагали, что связь между фамилией рода и Венцом устанавливалась во время заключения брака. Испокон веков брачующихся благословляли вечным огнем, что горел в каждом храме Защитника и был частью пламени Геенны. В него опускались кольца, говорились ритуальные слова — и это, по-видимому, срабатывало как привязка к определенному роду для рожденных в будущем детей. Ритуал не считался магическим, так как никаких заклинаний не произносилось, но если учесть, что Геенна и сама — заклинание, магическим он все же был.

«И он был не просто магическим — он был связующим, — объяснял Рон накануне. — Обеспечивал связь между отцом и детьми. Но это работает только с теми родами, которые записаны на Венце, естественно. Связь между Геенной, Венцом, заключением брака и родной кровью дает нам родовую магию».

Значит, Арен все сделал правильно, когда прописал в законе передачу титулованной фамилии супругу независимо от пола. В том случае, если не-аристократ женился на аристократке, в свидетельстве о браке должна была указываться титулованная фамилия. Правда, таких браков за прошедшие месяцы зарегистрировано не было, пока все боялись, зная, что родовая магия передается по отцу, но все когда-нибудь случается в первый раз. Во время ритуала в храме Защитника произносятся обе фамилии, но всегда уточняется, какую именно будет носить будущий ребенок, и если она записана на Венце, это должно сработать как признание рода. И у ребенка, рожденного у подобной пары, должна быть кровная магия, если Рон и Эн ни в чем не ошиблись.

«Мы не нашли на Венце никакого указания на то, что родовые заклинания передаются именно по отцу, — сказал Янг. — Значит, можно и по матери передать, надо только соблюсти остальные условия».

Но все-таки интересно — почему родовая магия пробудилась у Софии? Это Арен с Роном и Эн обсудить не успел. Впрочем, не страшно — сегодня вечером он с ними опять увидится.

* * *

Чтобы уснуть, София выпила успокоительную микстуру, но она ей почти не помогла — полночи девушка ворочалась, перекладывала подушку из угла в угол, переворачивала ее, стояла сначала у окна, а затем — у камина, и уснула только ближе к утру, доведя себя до полного изнеможения.

Больше всего она боялась, что Арен решит отказаться от их отношений, и корила себя за грустные эмоции, которые не смогла сдержать, когда он лежал здесь, рядом с ней. Она пыталась, изо всех сил пыталась думать о чем-то хорошем, но в голову все равно лезло одно и то же.

«Он сейчас уйдет к своей жене, и неизвестно, когда ты увидишь его опять».

Это не было ревностью или злостью, даже досадой не было — только грустью, но этой грусти Арену должно было хватить, чтобы вновь решить, будто он ее мучает. И как объяснить, что это не так? Как сделать так, чтобы он не терзался сам?..

Когда прозвонил будильник, Софии показалось, что она и вовсе не спала, настолько разбитой себя ощущала. Девушка встала с постели, умылась, но вместо того, чтобы спуститься к завтраку в столовую, шагнула в камин и начала строить пространственный лифт в кабинет императора, зная, что по утрам Арен находится там примерно полтора часа — с половины седьмого до восьми.

София не ошиблась — он был в кабинете, и как только она вышла из камина, поднялся, хмурясь, и от эмоций его веяло ледяным отчаянием, которое кололо ей грудь, резало, словно кинжалами.

Она подошла ближе и обняла его, прижавшись щекой к груди и прислушиваясь к стуку сильного сердца.

— Софи, — шепнул Арен, и его ладонь коснулась ее волос на затылке, погладила и переместилась на шею, — что случилось?

София улыбнулась, вздыхая. Теперь, когда она обнимала императора, все тревоги ушли, будто и не было их.

— Я хотела сказать тебе кое-что. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Знаешь, когда жена провожает мужа-охранителя на бой с демонами Геенны, она тоже страдает. Но кто виноват в этих страданиях? Муж? Или все-таки Геенна?

— Софи…

— Подожди, — она прижала пальцы к губам Арена и продолжила: — Ни одна любящая жена не согласится бросить любимого мужа-охранителя ради кого-то еще, просто потому что он не хочет причинять ей боль, не желает, чтобы она ждала его, не зная, вернется он сегодня или погибнет. Это предательство, Арен. Я никогда не предам тебя. И ты не предавай меня.

От эмоций императора в голове у нее звенело, будто рядом кто-то громко кричал.

— Это не то же самое, Софи, — сказал он со спокойной горечью. — Я не охранитель и не воюю с демонами. И моя жена по закону — не ты.

— Может, ты и не воюешь с демонами Геенны, но ты — охранитель. Ты хранишь мир в Альганне. И каждый день борешься с теми, кто на него посягает. А я… — София приподнялась и, целуя императора, негромко произнесла: — Я люблю тебя и считаю своим мужем. Ты сам сказал — не перед людьми, но перед богом.

Она продолжала целовать его, ощущая, как эмоции постепенно перестают горчить, наполняясь совершенно другими чувствами — нежностью и благодарностью.