– А когда оно будет подходящим? Когда будет нужное сочетание звезд Сад-ад-Забих?[30]

Анна опустила глаза.

С ее точки зрения, это было подло и нечестно. Она может выйти замуж за Борю. Но дальше-то что? Она же умрет через полгода! Просто – умрет! А он останется с ее сыном и ее проблемами?

Это – как?!

Порядочный поступок? Достойный?!

Женщина подняла глаза от асфальта. И поняла, что ее возражения и плевка не стоят. Потому что на нее смотрели три пары родных глаз.

Гошка, ее любовь и радость, ее сын. С надеждой и ожиданием. Правда, мам? Ведь можно? Они наша семья? Ты согласишься?!

Кира. Ее воспитанница. Ее родная девочка, ее сестренка. Почти дочка. И тоже – с надеждой. Яростной, искренней… такой нельзя отказывать. Она всю душу в нее вкладывает. Если Анна сейчас скажет нет, Кира ее простит. Но Аня причинит девочке очень сильную боль.

Правильно ли это будет?

Боря. Ее… да, ее любовь. Как и когда она расцвела? Анна и сама не знала.

Просто сначала ей хотелось помочь, убрать пропасть между отцом и дочерью. Потом ей захотелось сделать так, чтобы Борис Викторович улыбнулся. А потом его улыбка вдруг стала самой важной на свете.

Почти. После Гошки и Киры…

И Анна поняла, что любит.

А Боря смотрел. Серьезно, испытующе. И столько сомнений было в его глазах, столько… любви. Если она откажет, он примет ее отказ. Но ему будет очень больно.

Стоят ли Анины принципы боли ее родных и близких?

Ответ она знала.

К лешему в лес те принципы! И поглубже, под корягой закопать!

Она любит, ее любят. Пусть полгода счастья, но эти полгода будут для ее родных самыми лучшими! Она из кожи вон вылезет, но все для них сделает!

Вот!!!

Анна улыбнулась:

– Я полагаю, сначала мы отпразднуем Кирин день рождения. А потом все вместе сядем и выберем подходящее расположение звезд.

– Ты – согласна? – уточнил Савойский.

И подумал, что надо бы Цветаевой цветочки послать. Что она хотела получить – понятно.

А вот чего добилась…

Так бы он Анечку еще год не уломал! А Цветаева за пять минут справилась! Вот… мать-героиня!

– Согласна, – улыбнулась Анна. – Я вас всех слишком люблю, чтобы отказывать!

Кира посмотрела на Гошку.

Гошка на Киру.

И дети, ставшие в эту секунду семьей, заорали так, что с крыш стаи голубей поднялись в воздух.

– УР-Р-Р-РА-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

Валежный, Беркут

Был бы приличным человеком, так напился бы.

Но кто считает военных приличными людьми? Вы знаете, как их клеймят в газетах?

Опричники, оплот самодержавия, сатрапы, звери, и это даже не начало списка эпитетов. Так… даже не затравка! Разминка!

Мысль о том, что кто-то должен и родину защищать, а не только языком по воздуху колотить, всей этой своре в голову не приходит. А и пришла бы – что ей делать в полном вакууме? Он, говорят, засасывает.

Так что Валежный поступил как человек неприличный и отправился в храм (религия – опиум для народа!!! А кто спорит – тот наркоман!).

Епископ Даниил был на месте. Ему тоже досталось в эти дни, ох как досталось…

Поди восстанови разрушенное, людей где собери, где организуй… это не просто тяжело. Это как небо на плечах держать.

Даниил понимал, что рано или поздно его раздавит. Он перестанет справляться, или болезни его одолеют, или он просто рухнет на всем скаку, словно подстреленный…

Но до той поры он сделает все возможное. Чтобы перед Творцом стыдно не было.

Валежному старик обрадовался как родному.

– Тор генерал!

– Отче…

Уже по одному слову епископ понял, что дело крайне серьезное, и подобрался.

– Тебе требуется совет, чадо?

– И совет, и помощь…

– Ну так пойдем ко мне, в келью. Побеседуем… ты чаек любишь? С чабрецом?

Чай Валежный любил. А уж когда на столе еще и мед оказался…

– Откуда, отче?

– Нашлись неравнодушные люди. Мы сейчас медком и травами братию от болезней спасаем. Но ради хорошего человека…

– Так не надо тогда бы…

– Душу тоже целить надобно, – покачал головой Даниил. – Иногда лекари над телом бьются, а без толку. Почему? Так человек себя сам поедом ест, грызней изводит. А снял бы с души груз, так и выжил бы. И других вытянул… это нам кажется иногда, что совесть придавлена и прикопана. А она все равно есть. И человек всегда знает, хорошо он поступил или плохо. Хоть ты сотню епитимий выполни и тысячу индульгенций оплати, все одно – добра не будет.

– Может, и так, отче…

За этим разговором они и дошли до кельи. И Даниил повернулся к Валежному, закрывая дверь. Плотно, не подслушаешь.

– Так что случилось-то, Антон Андреевич?

– То и случилось. По вашему слову и сбылось…

Даниил только ахнул:

– Неужто…

– Да. Права была… Хелла.

Имя Валежный выговорил с трудом. И смотрел почти умоляюще. Даниил даже его не понял сначала. Все же сбылось? И хорошо, и замечательно…

– Так в чем же беда, сыне?

– Ну так Хелла же!

Даниил качнул головой:

– И что же?

– К добру ли?

Ответом ему был смешок епископа.

– Ты, сыне, пей чаек да своей головой думай. Не писанием. Понятно, какой-нибудь фанатик тебе сейчас наплетет сорок верст до небес, да все лесом. Но и я издали зайду. Чай, люди твои врага убивали? И не исповедались, и не причащались… бывало?

– Да.

– А в рай все одно попадут.

– Да. – В этом Валежный даже не сомневался.

– Так у убитых ими и братья есть, и матери. И жены с детьми… добро ли это?

– Нет.

– А все ж дело доброе – за свою родину стоять… как это совместить?

Валежный пожал плечами:

– Не много ли вы от меня хотите?

– Так и Творец от нас хочет многого. Ты сам подумай, сыне. Нет ничего однозначно черного или однозначно белого. Не бывает так в жизни…

– Ну да.

– Так почему же, когда вам говорят, что Творец – добро, а Хелла – зло, вы так легко в это верите?