Иное дело была комната Лилии. Девушка жила одна и уборку устраивала от случая к случаю, часто ограничиваясь тем, что распихивала вещи в шкаф и под кровать. Она объясняла это тем, что дома мама вечно заставляла девушку немедленно убирать каждую замеченную соринку и класть все вещи строго на свои места. Вот Лилия и протестовала против маминого стремления к чистоте таким образом.

Лилия… При воспоминании о девушке Вальтер загрустил, и это не осталось незамеченным для Аглаи. Она присела на подлокотник кресла и взяла юношу за руку:

— Что с тобой?

— Я все время думаю о Лилии, — признался он. — Где она?

— Найдется твоя Лилия. Обязательно найдется. Не изводи себя раньше времени.

— Но ей, может быть, плохо!

— Это тебе плохо! Это на тебе лица нет! Это ты переживаешь и ходишь как в воду опущенный, — воскликнула девушка. — А Лилька твоя небось радуется жизни и в ус не дует.

— Нет! — Он выпрямился. — Она не такая! Ты ее совсем не знаешь!

Аглая сообразила, что перегнула палку, и поспешила взять свои слова назад.

— Извини, — девушка погладила юношу по плечу, — но я просто сама не своя делаюсь, когда думаю, как ты страдаешь! Ты такой… такой… самый лучший! Лучше всех! Тебя должны любить и ценить, а она…

Грубая лесть иногда делает то, на что не способны самые изысканные похвалы и комплименты. Вальтер смутился, опуская глаза.

— Я… ты права. Я не требую многого, но… понимаешь…

— Понимаю, — закивала Аглая. — Ты добрый и скромный.

— Ну уж…

— Поверь, я знаю, что говорю! — Аглая осмелела и тихонько прикоснулась к его плечу. — Со стороны всегда виднее. Поэты говорят, что иногда надо отступить подальше, чтобы охватить взглядом или мыслью все величие того, что встретилось в жизни. Я смотрю на тебя со стороны и вижу, какой ты. А Лилька все время рядом, вот она и не замечает твоих достоинств.

— Лилии сейчас нет…

— И ты думаешь, что она вдруг поняла, какое ты сокровище? Да ни в жизнь! Держу пари, она сейчас занята чем угодно, только не воспоминаниями о тебе.

Лицо Вальтера затуманилось.

— Интересно, о чем она думает? — промолвил он.

— Знаешь, мне это не важно, — заявила Аглая. — Гораздо важнее, что ты думаешь сейчас.

— Это и думаю…

«Безнадежно! — подумала девушка. — Я тут битый час языком треплю, несу всякую чушь, только бы время заполнить, а он все про Лильку да про Лильку! Надо срочно сменить тему!»

— Расскажи мне о себе, — попросила она.

— Что?

— Ну, о своей семье. Мы так давно вместе учимся, а мы про тебя почти ничего не знаем.

— Так-таки и ничего?

— Ну что ты граф фон Майнц и что у тебя родня в королевском совете, известно. И что с самим ректором твое семейство если не в родстве, то в близких отношениях…

— Ну уж и в родстве, — невольно улыбнулся юноша, но улыбка его тотчас померкла. — Родство, конечно, есть, но дальнее. И не мое. Я ведь сводный.

— Это как? Незаконнорожденный? Приемный? — живо заинтересовалась девушка.

— Нет. Просто моя мать — вторая жена отца. У него от первой было трое детей, два сына и дочь. И от второй жены сын и дочь. Так что я буду только графом, а не герцогом — наследник имени и титула у отца есть. И вот по первой жене отца мы с ректором дальняя родня — он, кажется, был женат на ее какой-то то ли двоюродной кузине, то ли племяннице свояченицы…

На самом деле он прекрасно знал генеалогию — с семи лет раз в неделю его заставляли заучивать наизусть родословные всех знатных родов вместе со связями, чтобы впоследствии знать, кого можно сажать за один стол, а кого нет. Но именно здесь и сейчас Вальтер не хотел говорить про высший свет, в котором почти не вращался, за исключением приемов, устраиваемых матерью во времена оны.

— Как интересно! — всплеснула руками Аглая. — И ты всех их видел? Короля, наследного принца… Он женат?

— Принц? Помолвлен. И, между прочим, как раз с родственницей нашего декана. Она его двоюродная сестра.

— Боже мой! Это так здорово!

Вальтер не разделял восторгов собеседницы. Этот разговор напомнил ему о дуэли. Мало известный в свете юный граф вызывает на бой дальнего родственника короля! Такого скандала семья не перенесет. Но, если надо, он откажется от семьи. Честь дороже.

— Знаешь, — помолчав, сказал он, — я вообще-то занят. Мне надо подготовиться…

— К чему? К практике? А вы куда едете? Мы — в окрестности Брезеня. Правда, здорово? Может быть, удастся отпроситься и хоть одним глазком взглянуть на знаменитые Брезеньские усыпальницы…

— Сомневаюсь, что вас туда просто так пустят. В Брезене, насколько помню, монастырь инквизиции.

— Но мы же ничего не будем делать, — надулась Аглая. — Вечно ты, Валька, настроение испортишь своей правильностью! Нет чтобы что-то приятное сказать… Ой! — Она испуганно прикрыла рот ладошкой. — Вальтер, милый, извини, я…

— Извини, мне надо идти. — Юноша поднялся из кресла. — Приятно было поговорить, но мне пора!

— Погоди. — Аглая вцепилась ему в руку всеми десятью пальцами. — Не уходи так скоро! Давай хоть чаю попьем? Ты завтракал?

У Вальтера без Лилии кусок в горло не лез. Он с трудом заставил себя проглотить несколько ложек утром, и сейчас от переживаний вовсе лишился аппетита, но кивнул головой, чтобы не расстраивать сокурсницу.

Аглая сорвалась с места, от волнения взмахнув руками, и чуть не выронила заветный пузырек. Брат все не возвращался. И где его носит? Не знает, что ли, как сестре нужны медовые коврижки? Придется доставать булочки. Она торопливо поставила на спиртовку чайник, щедро сыпанула травяной сбор и, пока вода нагревалась, порезала булочки вдоль, намазывая маслом. Остатки пряников и леденцы были красиво разложены на тарелочке.

— Чай у меня свой, — говорила она между делом. — Мама на огороде выращивает пряные растения. И несколько грядок у нее специально отведено под съедобные травы. Мята у нас своя, еще душица, чабрец, иссоп, календула… Все здесь! В городе таких трав не купишь даже в лавке знахаря! Все натуральное, свое… Я покрепче сделаю, хорошо?

Вальтер кивнул, думая о своем и прислушиваясь к шагам и голосам в коридоре. Если Альфред успел договориться с Владимиром Одоевски по поводу секунданта, значит, уже, наверное, известно, где и во сколько состоится дуэль. Ему надо приготовиться, привести в порядок оружие и свои дела… Кстати, как это делается? Завещание, наверное, пишут. А что напишет он? Признается в своей любви к Лилии Зябликовой?

— Извини, — он встал, — я все-таки пойду!

— Как? — встрепенулась Аглая, которая последние несколько секунд, не отрываясь, смотрела на чайник, пытаясь его загипнотизировать, чтобы тот поскорее закипел. Огонь под ее взглядом разгорелся сильнее, но вот сам чайник нагревался медленно. — А чай?