Постепенно Диана вернулась к творчеству. «Любимые» (1985) — собрание портретов друзей и родных (и точный слепок времени, помимо прочего). Она писала рецензии для «Ивнинг стандард» и «Букс энд Букмен». Из-под ее пера не вышло ни единого лишнего или неверного слова; даже когда она отстаивала дело Мосли, ее аргументы оставались ясными и точными, словно геометрия. Джеймс Лиз-Милн ценил ее как писателя выше Нэнси. Без сомнения, она была более строгой и более изысканной, что ему, вероятно, нравилось (а может быть, ему нравилась сама Диана), однако в ее книгах недостает живого творческого огня — он весь ушел в жизнь.

В 1989-м Диану пригласили на «Диски необитаемого острова». Она поговорила там и о своей дружбе с Гитлером («не жалею об этом»), и о том, справедливо ли обвинять ее мужа в антисемитизме: «Он вовсе не был анти, знаете ли. Он бы не отличил еврея от нееврея. Но на него так часто набрасывались евреи… и он принял вызов». На вопрос о Холокосте она ответила: «Боюсь, что я не верю в убийство шести миллионов. Мне кажется, это немыслимо. Слишком большое число. Но с точки зрения морали шесть миллионов или один — не имеет значения. Это совершенно неправильно. Я считаю это ужасным дурным делом».

Такова была ее позиция. Диана категорически осуждала Окончательное решение, но не в той форме, которая удовлетворила бы публику. Она не сказала тех слов, которых от нее ждали: она продолжала действовать на своих условиях. За исключением отношений с Мосли, она делала все по-своему и на своих условиях. И каким-то образом ей удалось то, чего не достигла никакая другая женщина: этот принцип тоже стал элементом ее обаяния.

Диана покинула «храм Славы» в 1999-м, перебравшись в красивую, светлую квартиру на рю де л’Университе. К тому времени она почти полностью оглохла — визиты в оперу еще с 1965-го не доставляли ей удовольствия, — но у нее оставались книги, глубочайшая любовь к литературе и семья. На следующий год Диана отпраздновала девяностолетие в «Отеле Крийон», окруженная более чем сорока своими потомками.

И сохранялась митфордианская связь, соединявшая Диану с Деборой, — последняя пара и единственная, где сестры никогда не обманывали друг друга. Их взаимное обожание было подлинным и не остывало. Политических убеждений Дианы Дебора не разделяла и даже не понимала, но принимала их вместе с Дианой и считала, что во второй половине жизни Диана «приближалась к святости». Молча подразумевалось, что это поразительное великодушие служило своего рода искуплением за прошлое.

Они переписывались до самого конца. Основной темой оставалось митфордианское прошлое: «Боже, как все возвращается». Они общались детскими, девичьими голосами — в этом отношении обе так и не состарились. Не утратила Диана и красоту, неотъемлемую часть себя.

Переиздание «Жизни в контрастах» (2000) сделало ее модной публичной фигурой. Диана всегда возбуждала острый интерес, но, как и в случае с Мосли, желание осудить и унизить ее сменилось чем-то более честным — попыткой проникнуть в ее тайну. Сделать это было невозможно, но Диана заслуживала таких усилий.

В июле 2003-го у нее случился небольшой инсульт, от госпитализации она отказалась. Она умерла 11 августа, была кремирована на кладбище Пер-Лашез. Верующей она не была, ее богом стал Мосли. Прах Дианы упокоился рядом с Юнити возле церкви в Свинбруке.

Никто из тех, кто ее знал, не сумеет ее забыть.

В 1963 году опубликовала «Американский способ смерти» о вопиющей коммерциализации похоронной отрасли. Книга стала бестселлером номер один, принесла за год примерно 115 000 долларов и положила начало литературной карьере, одно время не менее звездной, чем у Нэнси. Джессика нашла ремесло себе по руке — журналистику. Она была бесстрашна, обожала споры и публичность, чтение собственных рецензий и вырезок, обладала развитым общественным темпераментом. Впоследствии она написала «Американский способ рожать», а затем «Доброе и обычное наказание» (об американской тюремной системе). Сборник ее статьей был опубликован под названием «Разгребая грязь» — никто более из сестер Митфорд не думал о себе в таком ключе.

Публичной фигурой Джессика сделалась с немалым удовольствием. «Судя по шумихе, — писала „Таймс“ в статье 1965 года, посвященной „Американскому способу умирать“, — влияние мисс Митфорд на заокеанскую аудиторию немногим уступает успеху „Битлз“ и может оказаться существенно более продолжительным». В 1960-е и 1970-е она чаще прежнего приезжала в Европу. Позволила Нэнси таскать себя по модельным домам, где оставила немалую часть роялти. В Лондоне Джессика познакомилась с писательницей Майей Энджелоу, которая стала близким другом (фактически «сестрой», совсем не митфордианской по духу). Джессика ездила в разные города на презентации, появлялась на телевидении, читала блистательные лекции. Выкладывалась изо всех сил, работала, пожалуй, больше, чем Нэнси. Но про нее нельзя сказать, как говорили про Нэнси, что такая жизнь — «за неимением лучшего» (хотя трагедии ей выпали даже пострашнее). Она умела доводить сестер, но не переживала удары судьбы так глубоко, как Нэнси.

Изначально красивая, как все Митфорды, она единственная не смогла сохранить свою внешнюю привлекательность. Остальные, старея, не менялись, Джессика же растолстела, но чувствовала себя до нахальства удобно в этом облике, словно землевладелица из Котсуолда, прикинувшаяся американской туристкой, — да в общем, она такой и была.

Она продолжала политическую деятельность, и ее примеру последовала Констанция, участвуя в движении за равные права. Констанция родила двух сыновей от одного из лидеров экстремистского движения «Власть черных». Сестры немало заинтересовались тем фактом, что Джессика вроде как не одобряет этот роман, — неужто вернулась к корням?

В 1978-м она опубликовала второй том автобиографии («Добрый старый конфликт»). Памела откликнулась: ей очень понравилось, но зря Джессика утверждает, будто осталась в Америке из-за того, что вся ее семья держала сторону нацистов. «Это лишь твое мрачное воображение», — заключила она. Джессика обладала завидной способностью отмахиваться от подобных замечаний. Она также написала воспоминания о своем друге Филипе Тойнби под названием «Лица Филипа» и книгу о Грейс Дарлинг («Серой скворушке») «Английское сердце Грейс» — над этой работой она отчаянно скучала. Как и Диана, она принимала участие в «Дисках необитаемого острова».

В 1985-м Джессика узнала о романе мужа с давней подругой семьи. «Звучит очень скверно, бедная Декка», — писала Диана Деборе, но брак устоял. Диана сохранила привязанность к сестре, которая в детстве ее обожала, и всю жизнь носила брошь, которую Джессика отдала ей перед бегством с Ромилли. Джессика, со своей стороны, видимо, жалела о разрыве — под старость он превращался почти в нелепость, — но понимала, что зашла чересчур далеко и не сможет теперь восстановить отношения. После смерти Мосли она передавала соболезнования через Дебору с беспомощной припиской: «Ты же знаешь, как оно, Цыпа».

Единственная из сестер она курила и пила — как Хемингуэй. В середине 1990-х дочь, выучившаяся на медсестру, сказала Джессике, что она превращается в алкоголика. После этого разговора, писала Констанция Майе Энджелоу, Джессика завязала раз и навсегда, на одной силе воли, которой у нее всегда было в избытке. Это благотворно сказалось и на ее браке. Но привычка к никотину оказалась сильнее даже Джессики. В июне 1996-го у нее обнаружили рак легких, и развязка наступила очень быстро. Болезнь обошлась с ней намного милосерднее, чем с Нэнси, но отвагой Джессика не уступала сестре. Деборе она писала: «В том-то и суть, Цыпа: НАМНОГО лучше, чем просто попасть под машину или в авиакатастрофу». На последние дни ее отпустили домой. Метастазы ураганом распространялись по всему телу. Майя Энджелоу приехала и пела для нее. В ночь перед смертью, 22 июля, она поговорила по телефону со своей Цыпой. «Она понимала, что это я», — писала Дебора Диане.