— Уф-ф… — Два Пальца сопит, словно кузнечный мех ее отца, и чуть наклоняется, но в этот же миг Пледик прыгает ему на спину и легонько оглаживает лицо когтями.

Они выиграли.

Три схватки из пяти.

Раздается одобрительное ворчание, кто-то рукоплещет по-вайхирски: ударяя нижними ладонями о бедра, кто-то громко смеется.

Кей’ла вытирает со лба пот, дышит, опирается о кохху и бесцеремонно сплевывает — слюна густая, словно раствор каменщиков. Ох, Ана’ве дала бы ей сейчас: девочки, мол, так себя не ведут, сказала бы, так нельзя, если будешь такой, никогда не найдешь мужа.

Мужа! Надо же.

Ее старшей сестре не нужно было сражаться с четвероруким гигантом восьми футов роста, который во время тренировочного поединка выказывал противнице уважение тем, что лупил железными палицами так, словно старался и вправду ее пришибить.

Кей’ла улыбнулась Пледику, тот ответил глазами и пощелкиванием кончиками пальцев, а потом ловко спрыгнул со спины Двух Пальцев и пошел к ней, звеня цепью. Он уже привык к цепи, Кей’ла, впрочем, тоже: эти пятнадцать футов стальных мелких звеньев соединяли два кожаных пояса, которые надели им на бедра через день после того, что случилось на площадке суда. Если он твоя вторая пара рук, — гласил приговор Тридцати Рук, — а ты его душа, вы должны быть едины, словно одно тело. Твой каналоо должен находиться подле тебя днем и ночью, ты за него ответственна. Соглашайся или ступай прочь из племени.

Выбор, ха. Она, естественно, согласилась, но когда их соединили вместе — запротестовала: нет, не три фута цепи, слишком коротко.

Почему?

Потому что — нет.

Почему нет?

Потому что, чтоб вас, моя вторая пара рук не будет рядом со мной, когда я стану мочиться. Цепь должна быть в пять раз длиннее. Или мы уходим из племени.

Уста Земли не стала спорить, остальные тоже, похоже, нечто в том, как Кейла это произнесла, убедило их, что девочка не отступит.

Цепь уже не казалась ей слишком тяжелой. Стала чем-то вроде продолжения тела: сказать честно, один из поединков они выиграли, ловко оплетя ноги противника и повалив его на землю. Тренировались они много часов ежедневно, много циклов. Это тоже было одно из условий, какие ей поставили, если уж она хотела остаться. Ты — личность, взяла голос в кругу суда, а потому ты должна уметь сражаться, иначе кто-то из племени может погибнуть, защищая тебя. Нет, в такой смерти нет ничего плохого, но сколько вины ты сумеешь взвалить на себя? Да, у тебя есть каналоо, но и он не бессмертен, поверь. Мы уже убивали таких, как он, более старших и куда более опытных. Достаточно одного точного удара, как и для любого. Хочешь, чтобы он погиб потому, что ты не умела сражаться?

Она, ребенок пограничья, такое понимала — даже слишком хорошо. Видела смерть людей, которые гибли, чтобы ее спасти, знала, как это — быть беспомощной жертвой, похищенной, связанной, словно животное, пытаемой. Каждое из таких воспоминаний оставалось в ней, осаждалось глубоко, где-то пониже сердца. Когда она впервые взяла в руки специально для нее изготовленную кохху — окованный сталью боевой шест в пять футов, чей листовидный наконечник на одном конце предназначался для быстрых уколов, а шаровидное навершие с другого — для разбивания костей, — тяжесть оружия заставила побежать по ее рукам приятные мурашки. Больше никогда. Больше она не будет жертвой.

А потом, пытаясь покрутить шестом, она ударила себя по голове и поняла, что ее ожидают долгие часы тренировок, прежде чем они с шестом сделаются приятелями.

Это Уста Земли выбрала для нее оружие. Ты слишком маленькая, сказала она Кей’ле с вайхирской непосредственностью, в которой не было и следа от желания обидеть. Твои руки слабоваты для сабли или меча, слишком худы для боевой палицы. Но коххой сражаются двумя руками, а ты быстра и ловка. Потому учись и стань быстрой и ловкой госпожой боевого шеста. Следи за своим каналоо, он не пытается принимать удары напрямую, знает, что сила вайхира проломит любой бок, он танцует, уклоняется, ударяет, чтобы убить. Учись у него.

Она и училась. Сперва простейшие вещи: «мельница», парировать так, чтобы дать себе место уклониться, быстрые уколы и размашистые удары. Дома она часто билась палицами с другими детьми, порой даже с братьями, для забавы, но только держа в руках настоящее оружие, узнала глубину своего неумения. Она была безнадежно неловка, кохха чаще ударяла ее по рукам и ногам, чем попадала в цель, а ее плоский и острый наконечник оставил на коже Кей’лы несколько новых шрамов. Видя это, Уста Земли повесила для нее мешок, наполненный песком, и приказала тренировать базовые удары, лупить по нему, пока тот не рассыплется. А когда ладони Кей’лы покрылись волдырями, дала ей мазь с запахом конской мочи и приказала втирать ее.

И тренироваться, все время тренироваться.

Пледик помогал как мог. Сперва только стоял и смотрел, как девочка страдает подле мешка, а потом, она и сама не поняла, каким образом, начал ее учить. Легким прикосновением поправлял стойку, показывал, как правильно держать шест, как ударять, проводя удар двумя руками, словно двуручным мечом, пока кохха не превращалась в размытую полосу, несущую погибель.

Учил ее без слов, жестами, языком тела, собственным примером, прекрасно понимая, зачем они тренируются. Она начинала подозревать, что его разумность отнюдь не меньшая, чем у нее или вайхиров, хотя и другая. Но он словно держал ее в некоем другом месте, в другой плоскости. Но чем дольше они находились вместе и тренировались, тем лучше понимали друг друга. Она поймала себя на том, что, когда нечто привлекало внимание мальчишки, она непроизвольно глядела в ту же самую сторону.

Потом Пледик стал ее противником в тренировках. Ох, сперва это напоминало попытку поймать рыбу. Каналоо был быстрым, словно форель, ее удары падали в пустоту, она била с нарастающим раздражением, пытаясь, чтобы он хотя бы один удар принял на блок. Пледик сражался своим длинным ножом с серым клинком, но использовал его не для парирования: просто уклонялся, сходил с линии удара таким движением, словно тело его состояло из жидкой субстанции.

Изгибался, танцевал, кружился.

А время от времени останавливался внезапно, буквально на половине движения, и Кей’ла чувствовала тогда прикосновение серого острия — к шее, под мышкой, на солнечном сплетении, на внешней стороне бедра, на затылке… Мимоходом он показывал ей все эти места на теле человека, куда следовало целиться. Целиться, чтобы убить.

Несколько циклов тренировок и сна он танцевал вокруг нее, а она часто с яростью бросала кохху на землю, а раз или два, когда волдыри на ладонях снова лопались, а ноющие мышцы отказывались слушаться, она просто плакала. Не стыдилась плакать при Пледике, в конце концов, это все равно, что плакать наедине с собой, но он тогда останавливался, отступал настолько далеко, как только позволяла цепь, и смотрел на Кей’лу с таким выражением на лице, что у нее все сжималось внутри. Потому она переставала страдать над собой, натирала раны вонючей мазью и, поднимая шест с земли, говорила: «Еще раз».