боя. Каждый из них стоит десятка наших генералов. И ещё мы будем биты потому, что каждый ваш офицер видит в своем же мужике хама, свинью, хотя от этой свиньи ест мясо. И когда мужик поймет, что к нему относятся презрительно, как и раньше, то злее врага нам не сыскать. На себе испытал это презрение. Как я ненавидел всех наших бездарных генералов, что кичились своими званиями!

– Теперь от ветеринара порешили добраться до генерала? – усмехнулся Устин.

– Вы не ошиблись. Приехать домой генералом, где меня каждый сопляк знает как лекаришку, – это здорово, Бережнов.

– Вы просто авантюрист, господин полковник, – вспыхнул Бережнов.

– Вы снова не ошиблись. Я с детства авантюрист. А здесь мне представилась возможность проявить свой характер. Это же прекрасно: доказать миру, чего я стою. И докажу, а потом хлопну дверью и уеду на родину. Лечить коней и дурак сможет, командовать же армиями, армиями уголовников, не под силу и генералу из семьи генералов. Им надо родиться. Из тебя тоже мог бы быть генерал, не будь ты столь честен и щепетилен. Это, Устин, всегда вам будет оборачиваться бедой.

Русь кипит. Бережнов на фронте при штабе Гады. Он командир дивизионной разведки. Здесь он увидел вопиющую слабость Красной армии, которая от первых ударов дивизии Гады поспешно покинула ряд сибирских городов.

Чехи и белогвардейцы всюду теснили красных. Расположение чехословацких войск к тому времени было примерно таково: владивостокская группа – четырнадцать тысяч солдат, сибирская, между Курганом и Иркутском под командованием Гады, – одинадцать тысяч, челябинская, где командовал Войцеховский, – девять тысяч человек и пензенская Чечека – восемь тысяч штыков.

Гада оперировал на два фронта – восточный и западный, если это можно было назвать фронтами, потому что здесь всё смешалось: красные под Мариинском, чехи под Иркутском, занят Омск, Красноярск. 27 мая Гада отдал приказ головным эшелонам наступать на Иркутск, по возможности захватить это гнездо большевиков, арестовать Советы, отрезать его от красных, что дерутся против Семенова.

26 мая у чехословаков, прибывших в Иркутск, произошло вооруженное столкновение с красногвардейским отрядом, который они разоружили. Чехословаки эшелона, стоявшего в двадцати километрах западнее на станции Батарейная, узнав о нападении в Иркутске, заняли станцию, захватив множество винтовок, пулемётов, склады военного снаряжения.

В результате переговоров руководство Центросибири приняло решение пропустить эти эшелоны на восток. Эшелоны продолжили свой путь и, прибыв во Владвивосток, укрепили и без того сильные части – вместо четырнадцати тысяч стало восемнадцать.

Колесо истории раскручивалось…

8 июня чехи захватили Самару, восстановили учредилку. А уже к 18 июня весь путь от Челябинска до Нижнеудинска был в руках чехословаков. На помощь отступающей в сторону Иркутска Красной гвардии, были брошены части иркутских подразделений, отряды анархистов, казачьи батальоны и вся артиллерия. Но всего этого было мало, чтобы заткнуть проран, тем более что кулаки ушли к белым, середняки заняли выжидательную позицию, принудительная мобилизация ничего не дала, мужики от нее уклонялись, не верили большевикам, считая, что дни Совдепии сочтены.

Был один выход, чтобы уладить этот конфликт: надо было послать к повстанцам делегацию. Кое-кто выступление чехословаков продолжал считать недоразумением. Из Мариинска в Красноярск выехала делегация из центросибирцев-большевиков. Ее принял командующий фронтом Кадлец. Информировал о скором прибытии Гады, который был уполномочен вести переговоры с большевиками.

Через четыре часа прибыл Гада. В состав его делегации входили молодые офицеры чехословацкой армии и несколько русских, в том числе и Устин Бережнов. Все чехословаки хорошо говорили на русском языке. Гада прочитал договор, где говорилось о мирной переброске чехословацких войск по железной дороге до Владивостока, о прекращении братоубийственной войны, сдаче оружия.

– Всё правильно, господа большевики, но я такой договор не подпишу и не уполномочен подписывать. Прошу прощения, господа! Мне очень недосуг. Господин майор, отправьте делегацию назад. До свиданья, господа! – откланялся Гада и ушел в свой вагон.

В Красноярске произошла встреча с полковником Эмерсоном, который обещал переговорить с чехами, он следовал в Москву для переговоров с Советом Народных Комиссаров, чтобы договориться об условиях сдачи в концессию сибирской железнодорожной магистрали. Хвалил Ленина, что он провозгласил концессионную политику. Ведь в России столько неразведанных богатств, что хватит на тысячи лет многим государствам разведывать их и пользоваться ими не в убыток друг другу. С помощью Эмерсона делегация из центросибирцев-большевиков снова прибыла в Мариинск. Гада дал лишь согласие, чтобы делегация могла следовать в Омск для переговоров с главным чехословацким штабом и обратно. Дал в сопровождающие Устина Бережнова, Ромашку, Туранова и несколько своих офицеров.

Устин отметил про себя, что большевики держатся уверенно, смело, будто еще на что-то надеются. Ведь не знали они, что Гада и Чечек, к которому ехали делегаты, крепко связаны с эсеро-меньшевистским правительством, и ни о чем они не договорятся. Заговорил с одним из членов делегации:

– На что вы надеетесь, господа большевики? Ведь у вас нет армии, нет никаких сил. У вас мелкие отряды красногвардейцев, мадьяр, немцев. Все вы будете разбиты. Вот читайте, что делается в России, – сунул газету делегату Устин. – Не желаете? Тогда я прочитаю. Смотрите, произошло восстание в Ярославле, там Советы полностью уничтожены, все завоевания большевиков похерены. Дальше – восстание в Муроме. Вот что пишут муромцы: они обвиняют большевиков в продаже интересов русского народа германскому империализму. Совет Народных Комиссаров подписывает декреты именем народа, но те декреты пишет для них кайзер Вильгельм. Исполняя приказы Мирбаха, вы заставили подняться против вас чехословаков. Ведь Мирбах приказал разоружить шестидесятитысячный корпус чехословаков. Ведь он требовал, чтобы чехи были переданы Австрии, где бы их до единого казнили как предателей монарха. А разве это неправда, что вы, одурачивая народ, цепляясь за власть, сами же опираетесь на штыки немцев, латышей, мадьяр и чехособак-предателей? Вот еще одна газета пишет, что пала Пенза, наши на Волге. Восстали мужики в Тамбове. Восстали эсеры в Москве, сам Дзержинский у них в плену. Мало этого? Так нам идут на помощь американцы, французы, японцы, китайцы, весь мир готов помогать честной политике наших государственных деятелей…

– Простите, господин подъесаул, вы с собой спорите или что-то мне хотели бы доказать?

– Вам, конечно. Чего же мне с собой спорить, себя в чем-то убеждать? Наше дело правое.

– Если бы оно было правое, то зачем бы вам доказывать все это мне? Лживое ваше дело, господин подъесаул. Не отрицаем, что на нашей стороне воюют немцы, мадьяры, чехи и словаки. Воюют те, кому дорога честь и свобода. Вы же – душители свободы, и ваша карта будет бита. Надеюсь, за высказанные мною мнения вы не поставите