меня к стенке? Вы просто озверели, убивая наших людей, топите себя и Россию в крови. Это что, насаждение свободы путем насилия или начало насилия?

– Мне можете говорить даже больше, потому что я солдат и без боя еще не убил ни одного красного. В бою, там уж простите, кто кого. Вы сказали, что мы насильники, а вот наши газеты пишут… Читайте, здесь напечатан полностью приказ наркома внутренних дел Петровского.

Делегат выхватил газеты и начал вслух читать, чтобы слышали другие:

– «Убийство Володарского, убийство Урицкого, покушение на убийство и ранение председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ленина, массовые десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине и, наконец, на Дону и в Чехо-Славии постоянные открываемые заговоры в тылу наших армий, открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах, и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывают, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.

С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы, из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочный массовый расстрел. Местные Губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу. Отделы управления через милицию и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех скрывающихся под чужими именами и фамилиями лиц, с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе.

Все означенные меры должны быть проведены немедленно. О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных советов Завотуправ обязан немедленно донести Народному комиссариату внутренних дел. Тыл наших армий должен быть наконец окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора.

Получение означенной телеграммы подтвердите. Передать уездным Советам.

Наркомвнудел Петровский».

– Ну, что вы скажете на это, господин большевик? Нас обвиняете в расстрелах, а сами?.. Помните, как вы шумели, когда применили снова расстрелы на фронте? Помните? Теперь сами за то же беретесь. Возможно, что надо и против нас применять репрессии, но ведь вы можете и честных затронуть?

– Господин подъесаул, кого вы считаете честными?

– Например, вас, большевиков, потому что вы не кривите душой, а идете и деретесь за свое. Себя, потому что я, не изменяя ни себе, ни присяге, дерусь за монархию. Не считаю честными тех, кто мечется от одной баррикады к другой. И даже этот приказ считаю честным, как это ни странно. Одно считаю нечестным, что вы путем обмана захватили власть. Это низко и подло.

– Так ли уж? Власть захватили рабочие и крестьяне. Они того хотели, а мы, естественно, их к этому готовили. Мы покончили с войной, мы хотим мирной жизни.

– Ха! Если бы вы хотели мирной жизни, то не стали бы отталкивать от себя инакомыслящих, а пустили бы их в дело.

– Ленин учил и учит нас, что нельзя видеть в каждом офицере врага, в каждом буржуе затаенного противника. И вы сами видите, что мы мало кого трогали. И это было нашей ошибкой. Надо было сразу издать вот такой приказ, прибрать к рукам врагов, а противников сделать своими друзьями.

– Я читал вашего Ленина. Хитрый мужик. Этот знает, что делать и как жить. Но он прошиб в том, что взял ориентировку на бедняков и рабочих, а нас выбросил за борт истории. Тем самым породил гражданскую войну. Она уже началась, и ее не остановить. И здесь вы будете биты.

– Это все весьма спорно. Кто будет бит, жизнь покажет, время покажет.

– Возможно, но если вы объявили меня вне закона, то я буду биться до последнего издыхания. Все будут. А это значит, что Россия будет обескровлена. И вы, большевики, с радостью ее продадите чужеземцам, как уже готовитесь продать железную дорогу, нашу тайгу, да мало ли еще что. Однако мы не дадим вам этого сделать, – ровно говорил Бережнов, хотя сам был напряжен от шальной мысли: выхватить маузер и расстрелять всю эту делегацию. Но он слово дал Гаде, что все будет в порядке.

– Понимаете, господин подъесаул, приказ вышел вовремя. Большевики так или иначе создадут свою Красную армию, призвав: «Социалистическое Отечество в опасности!» Если возьмут под надзор буржуазию, то применят массовый расстрел врагов, начнут обучать военному делу рабочих и крестьян. А это будет. Затем уже будет объявлена трудовая повинность. Вам и бежать-то будет некуда. Только за границу. А это – потеря Родины, потеря своей земли. Я был в эмиграции, познал, что и почем. Тоска, чужой язык, нравы, косые взгляды… Чужой человек. Тяжко это, господин подъесаул. Я дал себе слово, что никогда больше не эмигрирую, лучше смерть, каторга, но на своей земле. Ваши победы – это пирровы победы, победы на час. Почему? Да потому что нельзя победить народ, который понял, что им несут большевики, как они будут жить с большевиками. Извините, я вам так убедительно говорю, что даже боюсь, как бы монархиста не переделать в коммуниста.

– Мне это не грозит.

– Вы геростраты в большом масштабе, но и это мы сметём.

– А вы знаете о том, что Эмерсон дал вам возможность встретиться с чехословацким командованием, а посол США Фрэнсис рекомендует немедленно занять Архангельск, Мурманск, Владивосток, ударить в спину Советам? Нет? Так знайте.

– Кое-что уже знаем. Но и это вас не спасет.

– Ну что ж, господа большевики, прибываем в Омск. Поговорили, пощекотали души…

Омск был переполнен белогвардейцами. И откуда они взялись? Офицеры, солдаты, мужики с винтовками. Делегацию не приняли, чехи ответили кратко: «Заняты оперативной работой, не можем уделить делегации времени для встречи». Это передал Чечек, который свободно говорил по-русски.

– Считаю, что конфликт будет улажен. До свиданья, господа!

Обратную дорогу Устин молчал и не заговаривал с большевиками. Проводил их до нейтральной полосы, вернулся в Красноярск.

Здесь состоялся короткий разговор с Гадой.

– Господин полковник, мне непонятна эта игра с делегацией, – в упор спросил Бережнов.

– Господин подъесаул, мы с вами уже много времени вместе, по военному времени много, а вы до сих пор не поймете нашу тактику. Нам надо было выиграть время, чтобы вооружиться, собрать силы в единый кулак. И только тем кулаком можно будет разбить эту чернь.

– Но ведь вы сами