К. А. Федин

Все 20-е и 30-е годы, будучи уже известным писателем, Федин пребывал в творческих поисках и разгадывании ребусов окружавшей его действительности. Вышедшие в свет романы Константин Александрович не считал вершиной своих возможностей, хотя был отмечен вниманием A. M. Горького. В этом плане (неудовлетворение написанными) характерен один эпизод из жизни писателя, переданный потомкам К. Ваншенкиным:

– Ныне покойный Николай Томашевский, специалист по итальянской литературе, рассказывал мне, как он в конце войны молоденьким лейтенантом оказался в Москве и его часто приглашали обедать Шишковы, недавно вернувшиеся из эвакуации. Клавдия Михайловна пекла очень вкусные пироги. Бывал там и Константин Федин (все они помнили Колю ещё мальчиком, тесно общаясь в Ленинграде с его отцом, профессором Борисом Томашевским). И вот Федин сказал однажды, что, если бы ему дали carte blanche, он бы написал замечательную книгу о нынешнем времени, на что Вячеслав Яковлевич заметил в том смысле, что ничего бы у тебя, Костенька, не вышло, настоящие-то писатели карт-бланш не просят.

К счастью, попрёк-предсказание не оправдался. В годы Великой Отечественной войны Федин своей публицистикой встал в один ряд с М. Шолоховым, А. Толстым, Л. Леоновым и И. Эренбургом, а творческий путь писателя увенчала его историческая трилогия «Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костёр». В беседе с одним из близких к нему людей он сетовал:

– Я никогда не думал, что буду писать роман десять лет. Десять лет, подумать только! Это при том условии, что я знаю, что писать, имею план книги в целом и каждой главы. И громадный материал, которым я свободно распоряжаюсь. А может, именно поэтому?.. Вы знаете, роман «Подросток» не удался великому писателю, хотя он собрал невероятно большой материал, поразительно интересный. Он помещён в новом двухтомнике. Прочтите непременно! – Федин поспешно, как будто даже с облегчением закрыл папку. – Так вот, материал был большой, а роман не получился. Не было обычного для писателя вдохновения, страсти. Я не могу сравнить себя с Достоевским, но попал я примерно в такое же положение. Хоть пиши всё заново. Но когда и как это сделать?

Да, над последним из романов эпопеи Константин Александрович работал отнюдь не в тепличных условиях, взвалив на свои плечи руководство Союзом писателей. Два десятилетия имел возможность сотрудничать с Фединым и наблюдать его К. В. Воронков, один из секретарей Союза:

«Впервые я увидел Константина Александровича в марте 1950 года в приёмной A. A. Фадеева. Федин был тогда первым секретарём Московской писательской организации. Он быстро вошёл, почти вбежал, в комнату – высокий, сухощавый, подчёркнуто-элегантный в своём тёмно-синем, ладно скроенном костюме и ярко-красном галстуке, оттенявшем голубизну сорочки. Глаза его под густыми, впроседь, бровями – светлые, чуть выпуклые, неожиданно смягчавшие резкость лица, – сияли, как у юноши, которому не терпелось сейчас же, немедленно, поделиться с людьми какой-то своей сокровенной радостью.

Поздоровавшись с секретарём приёмной Г. Д. Цветковой, галантно поцеловав ей руку, он обернулся ко мне и всё с той же счастливой улыбкой произнёс:

– Много о вас наслышан. Вы ведь мой тёзка, тоже Константин? – я кивнул. Федин взял меня за плечо, усадил на диванчик у окна и стал расспрашивать о делах в Союзе, предварительно извинившись, что давненько здесь не был – заканчивал роман – и, верите, не было минуты выползти из дому. Поинтересовался, чем мне поручено заниматься в Союзе, выслушал молча, лишь время от времени разжигая потухшую трубку, потом сказал, что одно время ведал Правлением Литфонда, хорошо знает Литературный институт и поэтому может быть полезен мне советами, консультациями в решении многих вопросов, касающихся этих учреждений.

– В свою очередь, – продолжал Федин, – и мне частенько придётся обращаться к вам. Нужд у нашей московской писательской братии много, люди мы организационно беспомощные, так что вы уж не сетуйте на нас…»

Скромность его подкупала. Всегда спокойный, уравновешенный, начисто лишённый какой-либо кичливости, не умеющий, по его собственному признанию, «командовать», он тем не менее умел убеждать и там, где дело касалось принципа, не отступал ни на шаг.

Первым секретарём СП СССР Федин был избран в мае 1959 года. Он понимал, что это повышение в писательской иерархии ещё больше сузит его возможности полностью отдаться творчеству. Понимали это и в секретариате Союза. Поэтому на первом его заседании решили: «Учитывая огромную занятость К. А. Федина многими государственными и общественными обязанностями, его большой творческой работой, – освободить Федина от оперативных дел по Союзу, от повседневного пребывания в секретарском кабинете. Все текущие оперативные вопросы возложены на плечи нескольких штатных секретарей Правления Союза писателей».

Поэтому Воронков договорился с Г. М. Марковым, вторым секретарём Правления, о том, что они будут беспокоить К. А. Федина только для решения принципиальных вопросов, касающихся писательской организации, а также для участия в заседаниях секретариата и Правления Союза, в важных творческих дискуссиях.

Константин Васильевич стал «связным» между секретариатом и председателем Правления Союза писателей. По делам Союза Константин Васильевич бывал в московской квартире Федина, на даче в Переделкино и в местах отдыха писателя; переписывался с ним, беспокоил по телефону, сопровождал на различные заседания и мероприятия.

Отличаясь исполнительностью и высокой степенью ответственности, Воронков быстро завоевал доверие и признательность Константина Александровича, который много и охотно беседовал со своим помощником о всех делах Союза. Конечно, больше говорил Федин, а его собеседник почтительно внимал мэтру и записывал его монологи, запечатлённые в его «Страницах из дневника», изданных в 1977 году.

Черновик. В Центральном доме литераторов проходило весьма бурное обсуждение повести K. M. Симонова «Двадцать дней без войны». Поэта Василия Субботина поразила предвзятость многих из выступавших, как по отношению к повести, так и к её автору.

– Говорили об этой повести не то чтобы недоброжелательно, но очень уж сухо, неэмоционально как-то. Излишне пространно рассуждали о том, что в ней удалось автору больше, что меньше. И совсем уж удивил один парень, который то ли написал уже что-то, то ли ещё собирается написать. Удивило, как небрежно, с какой снисходительностью говорил этот никому пока ещё не известный человек о повести. Слушая его, можно было подумать, что за плечами этого чрезвычайно самоуверенного человека было всё то, что написано Симоновым, а у него, у Симонова, ещё ничего не было.

Своё мнение о ходе обсуждения «Двадцати дней без войны» Субботин высказал автору. Константин Михайлович только махнул рукой и предложил выпить по чашечке крепкого кофе. Прощаясь с поэтом, спросил, где тот живёт. Оказалось, на Малой Грузинской