капиталистических стран, объяснялся многими причинами. Уже до революции 1848 г., используя плоды завершавшегося промышленного переворота в Англии, Германия наряду с применением машин в легкой промышленности развивала машиностроение, что само по себе создавало условия для сокращения сроков промышленного переворота.

Развитию промышленности способствовал также окрепший после революции Таможенный союз. К кон. 60-х гг. решающим фактором в экономическом развитии явился процесс политического объединения Германии. Кроме того, в Германии благодаря обязательному начальному школьному обучению имелось более миллиона людей, обладавших элементарными знаниями, что благоприятствовало развитию техники.

Важным условием превращения Германии в страну быстро растущей индустрии была большая, чем в других странах, эксплуатация рабочих, особенно в сельской домашней промышленности, что было связано с особым, «прусским» путем развития капитализма в сельском хозяйстве. Еще до революции 1848 г. в условиях ускоренного развития товарного хозяйства наметился переход от феодального хозяйства с эксплуатацией барщинного крестьянского труда к капиталистическому хозяйству. Эта тенденция усилилась после революции. Барщинная форма крестьянского труда экономически себя изжила. Потребовалось приспособление сельскохозяйственного производства к развивавшемуся капитализму. 2 марта 1850 г. в Пруссии был принят закон о регулировании отношений между землевладельцами и крестьянами. По этому закону незначительные повинности были отменены, основные же подлежали выкупу, равному восемнадцатикратной величине ежегодных платежей. Для посредничества при платеже капитализированной суммы были учреждены рентные банки, которые посредством амортизационных операций должны были выплатить землевладельцу ренту в двадцатикратном размере. Крестьянин же освобождался от всех обязательств лишь в результате внесения амортизационных платежей в течение 56 лет. Этот закон не распространялся на левый берег Рейна, где аграрные отношения под влиянием Французской революции давно развивались по капиталистическому пути.

Реализация закона привела к тому, что за несколько лет были произведены выкупы 12 706 крупных крестьянских хозяйств и 1 014 341 мелких хозяйств, за что крестьянами было уплачено дворянству и казне не менее 300 млн. талеров.

В результате принятия закона 1850 г. увеличились размеры дворянских хозяйств, медленно приспосабливавшихся к требованиям капитализма. За освобождение крестьян от повинностей прусское дворянство отобрало у них треть земли, ранее находившейся в крестьянских хозяйствах. За шесть лет, с 1852 по 1858 г., площадь крестьянских хозяйств, включая крупные, значительно сократилась в пользу дворян, которым в 1858 г. принадлежало уже 50,31% земельной площади. Это ускорило расслоение деревни и превращение юнкеров в капиталистических предпринимателей, земли которых обрабатывались многочисленными безземельными крестьянами, точнее, батраками с наделами.

Мелкие и средние хозяйства, насильственно лишенные старинных общинных угодий и выгонов, без которых у крестьянина не было возможности держать скот, все более оскудевали. Росла их задолженность, крестьяне должны были заниматься домашним промыслом, чтобы удержаться на своем клочке земли.

Таким образом, аграрные реформы в Германии, начиная с реформ первого десятилетия XIX в., включая закон 1850 г. о выкупе повинностей, по своему содержанию были буржуазными. Их цель состояла не столько в изменении к лучшему участи крестьян, как стремились представить дело реформаторы, сколько в приспособлении аграрных отношений к требованиям капиталистического производства и рынка, которые не могли удовлетворяться старой системой землепользования и сельского труда. Такой путь развития капитализма в земледелии был характерен не только для Пруссии. Он происходил и в нижнесаксонских землях, простиравшихся от Шлезвиг-Гольштейна через Ганновер, Вестфалию, Ольденбург до Брауншвейга, где было (особенно в Шлезвиг-Гольштейне) много зажиточных крестьян. В Баварии, где преобладали средние хозяйства, и в юго-западной части Германии земельные отношения приближались по типу к французским.

Вторая реставрация

Господствующей тенденцией в обществе послереволюционного времени стал заметный отрыв от традиционной почвы. Рвались прежние семейные узы, слабели религиозные связи, исчезала традиционная местная лояльность. Индустриальная среда, фабрика, шахта не предлагали никакой замены этому. В немецком обществе стало превалировать чувство подчинения анонимным силам и социальной атомизации. Религия и прежние общественные нормы и ценности во многом утратили свое влияние, их место заняло новое плюралистическое толкование смысла жизни.

С одной стороны, это были либеральные принципы свободы, счастья и как политического, так и экономического самоопределения отдельного человека. Они были направлены против господствующих абсолютистско-аристократических структур и связаны с идеей единства нации, в которой должна воплотиться общая воля свободных граждан.

Чтобы оправиться от оцепенения, либералам понадобилось несколько лет. В период 1851–1859 гг. реакция торжествовала победу, а монархи, соединившиеся с дворянством и духовенством для борьбы с революционными идеями, решили обезопасить себя от новых сюрпризов путем копирования политики французской Второй империи. Все граждане, так или иначе замешанные в революции, были взяты под надзор и подверглись преследованиям; тысячи либералов вынуждены были покинуть страну, а другие, впав в отчаяние, устранились от всяких общественных дел.

Еще острее ощущалась в Германии религиозная реакция. Принявший христианство еврей Фридрих Юлиус Шталь, который до самой смерти оставался теоретиком «партии Крестовой газеты», осуждал терпимость и утверждал, что свобода совести «виновна в том процессе разрушения и разложения, который характеризует современное состояние умов и грозит спокойствию Европы». Суровая ортодоксия пыталась подавить дух свободного исследования. В литературе повеяло ветром пиетизма и реакции: Оскар фон Редвиц воспевал в слащавых и напыщенных поэмах ханжеский мистицизм, Виктор Штраус в своих «Письмах о политике» (1853) выставлял как идеал человечества Мекленбург, где во всей своей чистоте сохранились феодальные учреждения.

В Пруссии реакция отличалась такой же жестокостью, как и в остальных государствах. Фридрих Вильгельм IV, отчасти по соображениям порядочности, отчасти из опасения окончательно восстановить против себя либералов, наконец, и по желанию консерваторов, которые видели в конституции гарантию против превратностей судьбы и капризов монарха, не отменил хартии. Но он так ее переделал, что она оставляла ему полную свободу осуществления своей власти.

Палата депутатов, не имевшая даже права вотировать налоги, являлась просто совещательным собранием, состоявшим из людей, которых руководившие сельскими округами ландраты рекомендовали в качестве кандидатов запуганным избирателям. Власть принадлежала юнкерам и клике Крестовой газеты, которая сумела вернуть дворянству все привилегии, поколебленные конституцией.

Президент совета старался лавировать между враждующими сторонами; это был как бы робкий опыт той политики, которую впоследствии с таким блеском практиковал Бисмарк. Стараясь одинаково угодить и восточным и западным соседям, Мантейфель маневрировал так, чтобы заслужить признательность России, которая представлялась ему не столь грозной и более надежной, и в то же время не отнимать окончательно надежды у Франции и Англии.

Наряду с либерализмом сложилась вторая оппозиционная идеология XIX в. — социализм как классовый миф, как призыв к солидарности трудящихся масс в борьбе против власти и эгоизма частных собственников, благосостояние которых было создано рабочими.

Старый мир, рупором которого выступала «Крестовая газета», мобилизовал защитные силы, которые со своей стороны также опирались на влиятельную идеологию. Ею стал консерватизм, направленный как против восстания черни, так и против взлета либерального