– Да, мистер Валлакер.

– Вот и замечательно. – Он снова повернулся ко мне: – С вами действительно все в порядке?

Я вдруг почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Это было ужасно!

– Билли и Мейбл. Ваша мама была у зубного врача и теперь неважно себя чувствует. Я хочу, чтобы вы вели себя как подобает юному джентльмену и юной леди и слушались ее беспрекословно.

– Хорошо, мистер Валлакер, – хором ответили дети и взяли меня за руки.

– Не беспокойтесь, сэр, – добавил Билли. – Я о ней позабочусь.

– Отлично. И еще… Вы позволите один совет на прощание, миссис Дарси?

– Какой?

– На вашем месте я бы больше этого не делал. Я вообще не понимаю, зачем вам понадобилось… Вы и так выглядели очень неплохо.

Когда мы уже сворачивали к дому, я вдруг с ужасом осознала, что не помню, как мы сюда добрались. Оказывается, всю дорогу я вела машину на автопилоте.

– Мама?

– Что? – отозвалась я сквозь вдруг заклубившиеся в голове мрачные мысли, ход которых был примерно таков: мои дети знают, что все вдруг стало невероятно сложным, потому что их мать – обколотая ботоксом психованная «крокодилица»-неудачница, которая в любой момент может разбить машину и всех угробить и которая не знает, что́ делает и что должна делать (и как) и поэтому их в любой момент (если они останутся живы) могут забрать в приют Социальной службы, дабы оградить их юные жизни от никчемной, полоумной, старой…

– Мам, а правда динозавры были холоднокровные?

– Да, – ответила я, пытаясь припарковать машину на крошечном пятачке перед нашим домом. – То ешть… Я хшу шкзать – они кхто? Рефтилии или к-кхах дефхины?

– Слушай, мам, а ты еще долго будешь так разговаривать?

– А можно нам на обед спагетти-болоньез? – спросила Мейбл. Последние слова она произнесла так четко, что я с подозрением на нее покосилась – уж не пытается ли она меня дразнить?

– Угу, – проговорила я как можно отчетливее и выключила двигатель.

Мы вошли в дом. Там было очень тепло и уютно, и я сразу поставила на плиту вариться спагетти (правда, соус болоньез к ним был полуфабрикатом из супермаркета, так что он, возможно, содержал конину, но это было совершенно не важно). Пока спагетти булькали в кастрюле, дети сидели на диване и смотрели очередные тупые американские мультики – из тех, где герои разговаривают нарочито-визгливыми, истеричными голосами, но личики у них (я имею в виду Билли и Мейбл) были при этом такими милыми, что я не решилась прогнать их с дивана. Я подсела к ним и, крепко прижав к себе, зарылась распухшим, потерявшим чувствительность лицом в их спутанные волосенки. Я слышала, как совсем близко бьются их маленькие сердца, и думала о том, как же мне повезло и какая же я счастливая оттого, что у меня есть они.

Через какое-то время Билли оторвался от экрана и повернулся ко мне.

– Мама… – прошептал он, глядя куда-то мимо меня.

– Ш-што? – пробормотала я, чувствуя, как меня переполняют любовь и нежность.

– Кажется, макароны горят!

Ах ты, черт!.. Я не стала ломать макароны, а опустила в воду одним концом, чтобы, когда они размякнут, погрузить в кипяток целиком – но совершенно о них забыла. И торчащие над краем кастрюли сухие кончики загорелись и теперь пузырились и смердели, словно были сделаны из пластмассы. (Впрочем, почему нет, если лазанью теперь делают из конины?)

– Я сейчас принесу огнетушитель, – сказала Мейбл так спокойно, словно ей приходилось пожары тушить каждый день.

– Нет! – крикнула я и, схватив чайное полотенце, попыталась накрыть им кастрюльку, но промахнулась. Полотенце упало на плиту и вспыхнуло пламенем.

В следующую секунду сработала пожарная сигнализация.

А еще через мгновение меня обдало брызгами холодной воды. Это Билли, набрав в ковшик воды из крана, выплеснул ее на плиту, загасив пламя, а потом быстро выключил газ. На плите осталось почерневшее, дымящееся нечто, но огня больше не было.

– Как ты думаешь, это можно есть? – спросил Билли и ухмыльнулся.

Мейбл тоже была довольна.

– Может, лучше поджарить пастилу? – спросила она.

И когда Билли отключил сигнализацию, мы действительно поджарили пастилу над огнем камина, и это был один из наших самых счастливых вечеров.

61,5 кг (по-прежнему); калорий – 3844; съедено тертого сыра – 2 пакета; бойфрендов – 0; возможность появления нового бойфренда – исчезающе мала; алкоголя (выпито мной и друзьями) – 47 порций.

– Ну, по крайней мере, она больше не новая девственница, – заметил Том. – Скорее наоборот, если хотите знать мое мнение. Новая нимфоманка – так будет точнее. С парализованным лицом и… А где… эй, у нас что, кончилось вино?

– В холодильнике есть еще, – сказала я, вставая. – Но проблема в другом…

– Помолчи, пожалуйста, Том, дорогуша, – с упреком попросила Талита. – Теперь, когда слюнотечение прекратилось, ее лицо выглядит очень и очень неплохо!

– Главное для нее сейчас – перешагнуть через неудачу с этим Рокстером, – вставила Джуд, которая ДО СИХ ПОР встречалась со своим фотоохотником.

– Дело не в нем, дело в… – попыталась я возразить, но Том меня перебил.

– Дело в твоем эго, в твоем уязвленном самолюбии… и в самооценке, которая подвергается сейчас серьезной опасности… – Он пытался говорить как профессионал, но я видела, что Том просто набрался. – И вот что я тебе скажу: тут дело вовсе не в тебе. Человек, который подобным образом переходит от одной крайности к другой, отверг тебя не потому, что ты некрасивая или старая… Причина в конфликте между сердцем и разумом, который он не в силах разрешить, и…

– А ведь я тебя предупреждала, Бриджит, что влюбляться в молодого бойфренда нельзя ни в коем случае! – в свою очередь перебила Тома Талита. – В твоем положении необходимо постоянно контролировать события, и не просто контролировать, а направлять их в нужную сторону. Ведь стоит все бросить на самотек, дело непременно закончится катастрофой. И я запрещаю тебе впредь видеться с этим твоим Рокстером, не говоря уж о большем!.. Том, дорогуша, будь так добр, налей мне еще капельку водки с капелькой содовой, а льда положи побольше, о'кей?

– Вряд ли он захочет видеться со мной, не говоря уж о большем, – пробурчала я мрачно. – Я отправила ему несколько, гм-м… довольно оскорбительных эсэмэсок.

– Во-первых, – наставительно сказала Талита, – он непременно захочет вернуться, потому что ушел «со взрывом, а не с плачем»[82], а во-вторых, если ты его примешь, тогда как раз плач и получится. Одним словом, если ты принимаешь обратно мужчину, который от тебя ушел, это показатель низкой самооценки и того, что ты отчаялась… Ну а он будет только трахать тебя, и ничего больше.