– Как что тогда? Да то же самое! Дело же не в размере денег, а в желании! Ну хочешь, уедем в лес, построим там шалаш и будем жить? В лесу еды много, вода есть, будем охотиться, пищу найдем. Хочешь? Нет, не хочешь. Ты хочешь прожить нашу с тобой свободу в комфорте, потому-то я и встретила тебя тогда, когда ты работал в своем «Оргазме», или как там его зовут, твой журнал? Видишь, я верю в рай в шалаше, а ты не веришь. Даже во временный.

– Да, не верю, – согласился я. – Даже во временный. Интересно, почему?

– Потому что ты живешь в Москве, – буднично сказала Лиза, отвернувшись.

– Что? Ну и причина! Ну и что же? Я, как ты знаешь, не особенно люблю этот город.

– Это совсем не важно, Саша. Ты давно стал москвич по духу. Ты уже не можешь иначе жить.

– Как это, например?

– Не сытно, вот как.

– Да ладно! Не такой уж Москва сытный город…

– Конечно, по сравнению с другими сытостями. И все же, ты посмотри на бомжей московских, они же гамбургеры едят, апельсины, я видела. Я даже спросила, откуда они апельсины берут, а он мне говорит – это ж Москва, девочка! Тут такие помойки шикарные в центре имеются! В общем, ладно, поедем, до того как все кончится, за границу. Ты куда больше всего хочешь?

– Слушай, но откуда ты вообще взяла, что все закончится?! – вдруг раздраженно почти крикнул я. – Почему я должен в это играть?

– Как, ты что же, мне… не веришь? – раскрыв глаза и отклонившись назад, Лиза удивленно посмотрела на меня.

– Конечно. Ну да. С какой стати я должен верить – в это? Ты что, Будда, Христос, Ленин?

Лиза смотрела на меня не мигая, и мне казалось, что она окончательно заигралась в какую-то свою высоко-трагичную комедию.

– Разве можно любить человека, которому ты не веришь? – негромко, словно саму себя, наконец спросила она. Затем пожала плечами, отвернулась, встала и отошла к борту судна.

– Лиз, – через некоторое время позвал я.

Не оборачиваясь, она стояла у ограждения борта катера и смотрела на проплывающий мимо берег. На ней было короткое легкое платье; ветер, задувая снизу, довольно высоко его задирал. Я заметил, что бармен из-за стойки зачарованным взглядом смотрит на Лизины ноги. Мне стало вдруг весело и смешно, захотелось с ней помириться.

Подойдя к Лизе, я положил руку ей на плечо – и сразу почувствовал под тканью платья, какая она худая и озябшая.

– Слушай, давай не дуться?

– Это… Воробьевы горы? – сказала она, не отрывая глаз от проплывающего мимо берега.

– Ага.

– Значит, это здесь когда-то Огарев с Герценом поклялись создать совершенное общество?

– Да. Но у них ничего не получилось. Лиза, прости меня. Я тебе верю.

– Только не здесь.

– Что не здесь?

– Здесь не хочется тебе верить, что ты веришь. Вот на том берегу – да.

– Ну хорошо, скоро причалим и пойдем туда.

– Долго ждать. Надо сейчас.

– Сейчас не получится.

– Не веришь?

– Что не веришь?

– Ты никогда ни во что не веришь.

– О чем ты, Лиз?

– Надо же хоть во что-то маленькое сначала поверить, а потом уже в большое. Неужели не ясно? – качая головой, говорила она, словно что-то объясняя самой себе и по-прежнему глядя не на меня, а на проплывающий берег.

– Слушай, Лиз, пойдем вниз, ты тут совсем замерзла…

– Ну да, чтобы заснуть и мило причалить к берегу…

– Что с тобой?

– Я поплыву.

– Куда?

Она вдруг дернулась и так резко перемахнула через поручни катера, что мои пальцы только царапнули ногтями по ткани ее платья. Мгновение – и Лиза с прижатыми к груди руками и задранным до талии платьем летит за борт ногами вниз. Удар, брызги. Секунда, другая… и вынырнувшая Лиза легко и спокойно плывет к поросшему лесом берегу.

Я оглянулся. Бармен с вопросительным лицом и открытым ртом, застыв, смотрит на меня. Секунды две я помедлил. Затем обреченно махнул рукой, перетащил свое тело через поручни ограждения и, так же как Лиза, ухнул ногами вниз. Врезавшись в воду, я на миг будто бы потерял сознание, а потом все вдруг стало не важно. Вода оказалась не холодной. Вынырнув, я вытянул голову, заметил далеко от себя Лизу и поплыл за ней. Сзади, с корабля, раздавались какие-то крики, я не обращал на них внимания.

В общем-то, несмотря на тяжело облепившую тело одежду, плыть было можно. Я ритмично дышал, разводил в стороны и сводил руки, стараясь не терять из виду плывущую впереди Лизу. Вскоре я увидел, что она уже взбирается на бетонный парапет берега. Когда я стал влезать на берег в том же месте, то поразился тому, что мое облепленное одеждой тело стало весить, наверное, раза в два больше обычного. Мои нетренированные руки, уцепившиеся за край парапета, не выдерживали тяжести тела – дважды я срывался. Наконец, собравшись с силами, я рывком подтянулся, перевалился через бетонный парапет и закряхтел от резкой боли, прострелившей запястье – похоже, я его растянул.

Поднявшись по асфальтовой дорожке на холм, я огляделся: Лизы нигде не было. Я громко позвал ее. Затем быстро пошел, хлюпая водой в туфлях, по аллее, поднимающейся от реки по холму вверх. Я чувствовал, что она где-то здесь, рядом.

Раздался не очень умелый свист.

Остановившись, я повернул голову в направлении свиста.

Длинная и тощая, облепленная мокрым платьем, перепачканная, как и я, речной зеленью, Лиза висела, держась руками за ветку дерева. Ее ступни в полусвесившихся босоножках едва доставали земли.

– Алекс, о какой женщине ты мечтал? – спросила она каким-то хрипловатым незнакомым голосом, раскачиваясь и смотря на меня немигающим пустоватым взглядом.

– Что? – весь ее вид, длинной и тощей девчонки, облепленной мокрым платьем, был настолько нелеп по сравнению с ее вопросом, что я начал негромко смеяться.

– Нет, я говорю серьезно. О какой женщине ты мечтал, я хочу знать. Потому что собираюсь раз и навсегда ликвидировать этот вопрос, раз уж нам суждено быть вместе. Что тут смешного?

– Вопрос детский, и сама ты похожа на кикимориху.

Я подошел к ней, попытался обнять и снять с ветки, но Лиза вдруг несильно толкнула меня коленями – я сел на траву.

Она спрыгнула с ветки и встала надо мной.

– Я серьезно спрашиваю. Ты же обещал говорить правду. Опиши мне ее, кто она должна быть? Отвечай! – она топнула ногой.

– Лиза, честное слово, – говорил я, инстинктивно понимая, что говорить сейчас надо совсем другое, – с самых своих пеленок я мечтал только о такой чудесной девчонке, как ты…