– А ведь говорят еще, ты слышала такую фразу: «Я хочу с тобой состариться»?

– Ага, говорят. Только люди старятся очень быстренько. Им кажется, что любовь закончилась, и они начинают требовать друг от друга соблюдения правил. Чтобы кто-то из них зарабатывал, чтобы не ущемляли их личных прав. Только в детстве и в старости люди ничего такого не хотят, правда? В детстве еще не знают, что надо хотеть, а в старости просто устают хотеть. Ты не думай, что я тут умная такая в девятнадцать лет. Я просто лучше тебя чудо чувствую, как и все люди в юности. Ты сам был такой, помнишь, да? В детстве и в старости человек самый чистый, самый райский, я думаю. Плохо, что люди встречаются в основном в середине жизней. Когда эти их дурацкие хотения в самом разгаре. Плохо, да?

– Да, Елизавета Единственная. Люди привыкают друг к другу. Хотя, подозреваю, любовь не умирает на самом деле.

– Еще бы ей не умирать! Если цветок не поливать, он засыхает.

– Это если цветок растет в квартире. В поле его поливает дождь.

– В поле его поливает Бог. Но любовь-то у нас сейчас происходит в квартирах, где должны поливать мы! А мы не поливаем.

– Но любовь не всегда засыхает в квартирных буднях, – сказал я. – Я знаю, например, пары, которые относительно счастливы.

– Относительно! Почему надо быть счастливым относительно? Кто такое придумал? – засмеялась она.

Я тоже засмеялся:

– Слушай, почему же ты все-таки думаешь, что мы не состаримся?

– Я уже сказала, что чувствую, что будет так, и не как иначе, и все тут.

– Ну ладно. Но как тогда все это произойдет? Каким образом случится, что мы возьмем с тобой и не состаримся? Вовремя разбежимся? Встретим новых Александров и Елизавет?

– Да нет же, – она засмеялась, и смех ее брызнул, как фонтан воды. – Нет, это слишком не сказочно. Мы умрем с тобой в один день и час, как и должно быть в идеале со всеми мужчинами и женщинами, вот что случится.

– Знаешь, я хочу спать с тобой на большом поле, среди цветов, чтобы нас поливал дождем Бог…

Лиза покрыла меня своим длинным и худым телом и, упираясь носом в мой нос, смотря глазами в глаза, сказала:

– Только я переживу тебя на несколько секунд, ладно?

– Ты же говорила, в один день и час?

Она привстала и вновь нырнула в меня, и наши сомкнутые носы стали горячими.

Через час она несла по коридору свой чемодан (он легкий, – поясняла Лиза, – там одни трусы и джинсы, я хочу его сама понести). По пути нам встречались ее однокурсницы, которые удивленно спрашивали: «Лиза? Куда ты?» Она отвечала – с буратиньей улыбкой до ушей: «Влюбилась! Уезжаю с ним навсегда». Один из парней – тот, что интересовался у меня, где его водка, восхищенно проблеял нам вслед:

– Как молоды мы были… как искренне любили… как верили в себя-а-а!..

Мне всегда было жаль, что если возникает какое-либо чудо, то оно кончается только потому, что ты поспешил приблизить его. Чудо заканчивается оттого, что мы слишком спешим его приблизить. Говорят, что когда влюбляешься, не спеши. Потому что все, что движется с бешеной скоростью, пожирает чересчур много топлива. И в твоем любимом обязательно обнаружится что-то неизвестное, тайное, злое… Так происходит. Но если вдруг окажется, что ваше время ограничено? Надо ли тогда вообще любить?

Говорят, самые главные, но короткие отношения между мужчиной и женщиной случаются на войне. Там, где человеческие недостатки уничтожаются близостью смерти. Отпущенное на любовь время становится очень коротким, и вся мерзость, что может гнездиться в человеке, улетает куда-то в сторону, с удивлением наблюдая издали за людьми, которые оказались на войне, как в раю.

Даже очень порочные мужчины и женщины в период влюбленности становятся на время бескорыстными и отзывчивыми. Почему же тогда говорят, что любовь – болезнь? Даже если ты лишь на короткое время был бесконечно добр к человеку, который позже начал тебя раздражать, – разве можно называть это болезнью?

«Рая не существует», – с мудрой похмельной ухмылкой киваем мы, когда превращаемся в истериков, грызущихся из-за ничтожных пустяков так, словно в ваших душах поселились два мелких дьявола – разве не горько при этом вспоминать, какими мы были всего лишь несколько лет назад? Так, может быть, это – болезнь?

Угасание любви напоминает исчезновение веры.

Скептически смотря в пустоту, мы говорим: «Да, мечтать, пожалуй, не вредно, но жизнь такая практичная штука, которая требует совсем иных вещей. Давайте смотреть на жизнь реально…»

Давайте.

С Лизой – по ее инициативе – мы так и договорились. Реальность для нас двоих стала означать правду, даже если правда часто не походила на реальность. Мы условились говорить друг другу только ее, правду. «Я понимаю, что это будет трудно, – добавила Лиза, – но ты уж не волнуйся. Во-первых, мы не даем друг другу глупых обещаний в вечной любви, – хотя я, честно говоря, его бы дала. Во-вторых, короткое время можно потерпеть и не обманывать. Зато жизнь в этот период станет такой настоящей…»

«А до нас с тобой ты всем говорила правду?» – поинтересовался я.

«Редко, одной быть правдивой трудно, – грустно ответила она. – Нужно, чтобы кто-то тебя поддерживал. Богу нужна богиня, мужчине женщина, помнишь?»

– А может, наоборот? – с усмешкой спросил я. – Женщине необходим мужчина, богине – Бог? А Бог без богини как-нибудь и сам проживет?

В ответ она набросилась на меня и повалила с кресла на пол.

Странное дело – я и подумать не мог, чтобы говорить с Лизой о каком бы то ни было предохранении. И она не говорила об этом со мной. Даже если бы мы болели опасной болезнью, нам было бы все равно, ведь нам вместе оставалось недолго.

А если бы зачался ребенок? Нам тоже было бы все равно?

Будто почувствовав опасную темноту моих мыслей, она резко закрыла глаза и отвернула лицо. «С тобой что-то?..» – спросил я. «Ничего, мой милый Саш. Ничего».

Не открывая глаз, она удивленно подняла брови и посмотрела в себя, а затем в нас обоих.

– Иди сюда.

– Я здесь.

– А ты все равно иди.

Реальность похожа на правду, но не является ею. Реальность – это не всегда то, как нужно поступать. Часто это как раз то, как поступать не нужно, но поступают. Адаптация к социальной жизни невозможна без лжи.

Когда я спросил Лизу, почему она читала в кафе старый журнал, она ответила:

– А, там были слова человека, который хотел хорошего и не врать.

– Что это за человек?

– А покажи журнал. Он у тебя?

– Я потерял его. То есть… оставил в метро.

– Ну не важно. Там было напечатано письмо одной девочки в редакцию «Смены», она писала: «Когда я вырасту, я хочу любить всех людей и никому не делать плохо, и особенно не врать никогда. Мама объяснила мне, что так должны жить люди при коммунизме и поэтому теперь я понимаю, что хочу для себя и для всех людей на свете коммунизма».