Главная забота Зигфрида фон Психоаналитика заключалась в том, чтобы снабжать всех иммигрантов предназначенными для людей вещами, которые можно получить только Снаружи, — и платить за эти вещи.

В этот момент все замолчали и выжидательно посмотрели на Клару.

Она улыбнулась — чуть печально, как будто именно этого ожидала.

— Почему бы и нет? — сказала она. — Зигфрид уже намекал на это, и он прав. Гипатия?

Корабельный мозг сразу стал видимым. Гипатия как будто переоделась ради общества. Платье ее стало еще нарядней, на пальцах кольца с огромным необработанными рубинами и сапфирами. Она посмотрела на Клару.

— Босс, вызывали?

Клара вздохнула, но не стала упоминать, что Гипатия, несомненно, все время присутствовала, хотя и оставалась невидимой.

— Кажется, мы давно не говорили о моих деньгах. Они у меня еще есть?

— О, и немало. Вы знаете, большая часть того, во что вы вкладывали деньги, находясь Снаружи, испарилась — ведь прошло много времени. Но были и очень удачные вложения. Например, в компанию «Жизнь После», которая сейчас процветает, или в ваш космический флот, или во все заводы и космопорты, обслуживающие этот флот. Все они тоже неплохо управляются.

— Отлично, — сказала Клара и отпустила Гипатию. — Тогда все в порядке. Мне хочется оставить несколько миллионов для себя — просто на всякий случай, но вообще-то я не пользуюсь своими деньгами. В конце концов, вряд ли я снова отправлюсь Наружу.

— Великолепно, — сказал улыбаясь Зигфрид. — Так и сделаем. И если денег Клары не хватит, подумаем о налогах.

Прием почти кончился, поскольку все решения были приняты. Мгновение спустя Блестящий и Термослой попрощались и исчезли — «чтобы утвердить эти решения у сохраненных сознаний», как они выразились, — за ними исчез и Марк Антоний. Однако Зигфрид не собирался уходить. Он повернулся к Стэну и Эстрелле.

— Давайте поговорим. Что вы думаете?

Стэн нахмурился.

— О том, что здесь происходило? Я думаю, что нам здесь не место. Что я знаю об электронике, законодательстве и прочем?

Зигфрид воспринял вопрос буквально.

— Я бы сказал, примерно столько же, сколько другие органические существа знают в семнадцать лет.

— Почти восемнадцать, — сразу возразил Стэн, но Эстрелла опередила его.

— Мне двадцать четыре года, Зигфрид, — сказала она, — но я тоже знаю не много. Работники боен не учатся в колледжах.

— Верно, — согласился Зигфрид. — Но ведь вы больше не на бойне.

— Не вижу поблизости никаких колледжей.

— Вам не нужен колледж, Эстрелла. Вам нужно лишь обучение. А это можно организовать.

— Вы хотите сказать, что здесь, в Ядре, есть преподаватели?

— И немало. Но что гораздо важнее, есть обучающие программы по любому курсу, какой вы только можете вообразить. Интересно?

— Наверно, — ответил Стэн, не очень убежденный.

— Я прослежу, чтобы вы получили информацию, — пообещал Зигфрид. Он встал. — О, — добавил он в легком замешательстве. — Еще одно. Я хотел бы попросить вас об одолжении.

Стэн сразу насторожился. Потом вспомнил странный разговор с Достигающим и, внезапно что-то заподозрив, спросил:

— Это имеет какое-то отношение к спятившему хичи?

— Имеет, — признался фон Психоаналитик. — Знаете, вы двое уже очень помогли ему. Теперь я хочу попросить вас, чтобы вы сделали кое-что еще. — Он поднял руку, отвергая отказ. — Я знаю, что вы чувствуете, особенно вы, Эстрелла. Но вы единственный человек, которого он знает — благодаря машине снов.

Эстрелла энергично мотала головой.

— Он меня ненавидит, доктор!

— Да. В определенной степени действительно ненавидит. Но он хочет преодолеть это, и вы можете ему помочь.

Стэн нахмурился.

— А чего вы от нас хотите?

— Проведите с ним какое-то время. Ну, если честно, довольно много времени. Вы будете видеться с ним ежедневно в течение нескольких недель…

— Недель?! — Голос Эстреллы дрожал. — Вы не знаете, каково это. Помните, мне известны все его чувства. Я знаю, до чего они отвратительны. Знаю, о чем он думает. И это не выносимо!

— Да, — согласился фон Психоаналитик. — И все же… ну… Не стану сейчас настаивать. Но подумайте над этим, пожалуйста.

Они говорили об этом, много говорили, снова и снова. Эстрелла утверждала, что от одной мысли об этом ее трясет.

— Конечно, — задумчиво сказал Стэн, — но нам не повредит, если мы окажем любезность Зигфриду, когда он об этом просит.

— Пожалуйста, не такую любезность. Может, как-нибудь в другое время, но не сейчас, когда я только привыкаю к счастью.

Эти слова весьма эффективно положили конец их спорам. А ночью в постели, держа Эстреллу в объятиях, Стэн думал о том, о чем редко думают семнадцатилетние.

Они не часто думают о счастье.

Он думал о своем положении. Большинство семнадцатилетних, говорил он себе, были бы не слишком довольны, зная, что связали себя заботами о ребенке.

А он?

Как ни удивительно, кажется, он этим доволен. Насколько он может судить, он действительно счастлив.

Для Стэна это было совершенно новое ощущение. С тех пор, как умерла мать, он не помнил и нескольких мгновений счастья.

А сейчас он счастлив.

II

Встречи с «Аистом», как всегда, завораживали; не менее волнующими — хотя и гораздо менее понятными — были картины Извне на экранах. Но самым большим удовольствием для обоих стало обучение.

Если Зигфрид фон Психоаналитик хочет, чтобы они учились, решили Стэн и Эстрелла, они не станут возражать, хотя школа — это не совсем то, чего они ожидали. Не ожидали они и таких учителей — вернее, того, что называли этим словом. Их учителем стал веселый пожилой мужчина — виртуальный, разумеется, — одетый в тогу. Первый урок он начал, небрежно сказав:

— Поговорим об экономике. Что вы думаете о деньгах? В первую очередь, какой смысл иметь их?

Когда Эстрелла предположила «покупать вещи», а Стэн добавил «чтобы нам могли заплатить за работу», пожилой человек улыбнулся, кивнул и спросил, почему это лучше, чем, скажем, бартер или, например, возможность всем производить и брать все что угодно из мировых запасов.

К концу урока они поговорили о голландском безумии из-за тюльпанов в семнадцатом веке, о Великих Депрессиях двадцатого и двадцать первого веков и еще о десятке других финансовых катастроф. Затем учитель сделал вид, что зевает. Посмотрел на воображаемые часы на воображаемом запястье и сказал:

— На сегодня достаточно. Я поработал с вашими экранами. Они покажут больше на эту тему, если захотите; просто скажите название, и экран будет показывать, пока вам не надоест. В следующий раз мы поговорим об истории. До встречи… — И, вежливо кивнув, он исчез. Кстати, он сказал, что его зовут Сократ.