Это делало отъезд тяжелым вдвойне, но ей помогали мысли о Люке. Была одна вещь, которую она хотела больше, чем остаться — желание побыть с Люком наедине пересиливало ее нежелание уезжать.

Из кувыркающейся массы детей выскочила Клэр и бросилась к ним обоим, в последний момент стремительно отступив в сторону, чтобы избежать столкновения с Джой, и со всей силы врезалась в ноги Люка.

— Es—tu oblige de t'en aller, Люк? Pourquoi Joelle et toi vous restez pas[27]? — услышав свое имя, произнесенное так по—дружески, Джой почувствовала прилив неожиданных эмоций. Даже Клэр приняла ее. Пока Люк бормотал объяснения и ерошил черные волосы девочки, ее широко распахнутые глаза оценивающе обратились к Джой. Малышка снова затараторила на своем скорострельном французском.

Джой почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, когда уловила несколько фраз, относящихся к детям — она определенно услышала слово: «Ребенок» — и непроизвольно взглянула на Люка. На лице того витала улыбка, но она не касалась его глаз и, казалось, в ней не было настоящего тепла. «Означала ли эта мрачная холодность, что он не хочет иметь детей? А она?» Это были те вопросы, размышлять над которыми Джой не хотела, по крайней мере, сейчас. Слишком трудно жить будущим, события которого не имеют значения в настоящем. Значение имело только настоящее.

Неоспоримость и правильность этого заключения вызвали в ней желание схватить маленькую девочку и стиснуть ее в объятиях, но Клэр уже снова исчезла, а ее запыхавшиеся прощальные слова затерялись в общем шуме. Джой утешилась тем, что скользнула рукой вокруг талии Люка и вдохнула его запах. Она не могла припомнить, была ли когда—нибудь так сильно счастлива, но мысли о прошлом требовали от нее слишком больших усилий. Прошлое ушло, и от воспоминаний ей теперь было мало пользы.

Остальные прощались один за другим: Филипп, чье серьезное лицо преобразилось ради нее в улыбку, Жан—Поль, который густо покраснел, приподнимаясь на носочки, чтобы расцеловать ее в каждую щеку, другие, с кем она встречалась и кого только начала узнавать, все до единого, пока не осталась последняя — Бертранда, с неизменной ухмылкой и понимающим взглядом.

Она заговорила с Люком, а он серьезно кивал и односложно отвечал на ее скрипучий монолог. Джой почувствовала натянутость его мускулов и отнесла это к той же напряженности, которая, казалось, всегда проявлялась в присутствие бабушки — это было что—то, несомненно, связанное с установленной в деревне неофициальной иерархией. Было еще что—то, что Джой только—только начала понимать, но у нее еще будет время подумать об этом. Она успокаивающе поглаживала рукой спину Люка, вверх и вниз, но он оставался скованным до тех пор, пока Бертранда не перевела острый взгляд своих синих глаз на Джой.

— Теперь ты одна из нас. Никогда не забывай об этом. J'vous souhaite beaucoup d'bonheur и beaucoup d'enfants[28], — глаза старухи подозрительно заблестели, хотя она отвернулась прежде, чем Джой успела увидеть слезы. Бертранда пробормотала Люку заключительную фразу и ушла, больше не бросив на них ни единого взгляда.

Джой взглянула вверх на лицо Люка как раз в тот момент, когда мышцы его челюсти сжались, а затем снова расслабились, пока он наблюдал за удаляющейся бабушкой; прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что Джой изучает его. Он улыбнулся, и на сей раз его улыбка была по—настоящему теплой, хотя в ней оставалось эхо чего—то еще, что Джой не вполне понимала.

— Готова, Джоэль?

Джой в последний раз оглядела людей, поднимающих на прощание руки и возвращающихся к своим ежедневным заботам. Вдохнула ароматы леса и завтраков, смешавшиеся с острым запахом хвои и свежего осеннего утра, ароматы, которые, как она думала, будет носить с собой до тех пор, пока они с Люком снова не вернутся сюда. Она улыбнулась Люку.

— Если ты готов, то готова и я.

Люк обхватил рукой ее талию, чтобы поддержать, кивнул троим юношам, и они впятером двинулись между деревьев. Они направились домой.

Дом. Джой смаковала это слово, а полурастаявший снег скользил и чавкал под ботинками. Как будет хорошо находиться дома и иметь Люка в своем полном распоряжении.

Путешествие до хижины, четырнадцать миль вверх и вниз по скалистому горному ландшафту, было проделано за день. Люк и остальные молодые люди были практически неутомимы. Они двигались настолько быстро и плавно, что Джой не чувствовала никакой тряски, а только лишь наблюдала за землей, превратившейся для нее в смазанное пятно, и испытала едва ли не шок, когда они внезапно очутились на месте — там, где заходящее солнце купало хижину Люка в оранжевом свете.

Носилки с Джой опустили перед дверью хижины. Люк помог ей встать, и пока он прощался, она осторожно разминала сведенные судорогой мускулы, опасаясь за швы и заживающие ребра. Она потерла глаза и зевнула, когда трое молодых людей, выкрикивая веселые и, несомненно, непристойные пожелания, безо всякого смущения разделись и начали трансформироваться. Этот процесс все еще был для нее слишком непривычным и поразительным, чтобы воспринимать его как нечто само собой разумеющееся. Джой замерла, зачарованно наблюдая, как расплывчатые человеческие очертания приобретают форму волков, одного черного и двух серых, которые, поскуливая и лая, мгновение потоптались на месте, прежде чем все, как один, повернулись и стремительно помчались через поляну к деревьям.

Люк обхватил ее рукой за плечи.

— Тебя это пугает? — тихо спросил он. Джой услышала в его голосе невысказанную просьбу и, подняв руку, погладила пальцами грубую текстуру его подбородка.

— Нет, Люк, — прошептала она. — Это — часть того, кем ты являешься, — и прежде чем он успел ответить, она притянула его голову вниз к себе.

После пещеры это был их первый настоящий поцелуй. Ответ Люка последовал незамедлительно и был очевиден. Пусть начала Джой, но он был более чем готов перехватить инициативу. Его руки привлекли ее к нему настолько крепко, что каждый доступный дюйм их тел соприкоснулся друг с другом, губы Люка сильно прильнули к ее и смягчились, когда Джой ответила с энтузиазмом, под стать его собственному. Он ласкал ее языком, а она возвращала ласку, зажав его нижнюю губу зубами и нежно покусывая её до тех пор, пока он не отстранился только за тем, чтобы снова завладеть ее губами, настолько основательно, что у нее перехватило дыхание. И только когда руки Люка напряглись в попытке прижать ее к себе еще ближе, она кое о чем вспомнила.

— Люк! — Джой задохнулась, когда вторгшаяся мучительная боль вернула ее к реальности. — Мои ребра!

Выругавшись, он немедленно высвободил ее, зарываясь лицом в ее плечо.

— Джоэль… прости, — пробормотал он, уткнувшись в ее кожу.

В его голосе было столько пораженного раскаяния, что Джой ощутила огромную волну желания защитить его. Она держала его лицо и гладила его волосы, не обращая внимания на неловкое положение. Его руки гладили и ласкали ее бока, будто пытаясь ослабить дискомфорт, но эти прикосновения возымели совсем другой эффект.