chitay-knigi.com » Разная литература » Улыбка Катерины. История матери Леонардо - Карло Вечче

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 156
Перейти на страницу:
с постели, в своей комнате, куда ту проводила моя мать, когда они добрались до дома. Женщины тут же все устроили. Они отвели Катерину в ее маленькую комнатку на третьем этаже, велели разобрать вещи, умыться, а после снова спуститься вниз. Катерина, любуясь лежащей в колыбели Марией, нежно ей улыбалась, и Лене показалось, будто Мария ответила ей, широко распахнув изголодавшиеся глазищи, хотя это, конечно, невозможно, ведь она еще слишком мала. Катерина молча, одним взглядом спросила, можно ли ей перейти к делу, и Лена согласно кивнула. Тогда кормилица осторожно взяла Марию на руки и стала ее баюкать, тихо мурлыча колыбельную, потом устроилась на перине на полу, рядом с высокой кроватью Лены, в одной рубахе с ворохом подложенных тряпиц, обнажила грудь, уже набухшую, из сосков которой потихоньку сочились белые капли, и с необычайной простотой и естественностью прижала к ней крохотный ротик Марии. Малышка, не открывая глаз, повернула в ее сторону голову, словно в мире не было ничего естественнее, чем обнаружить источник жизни; так же совершенно непостижимым образом отыскивает воду при помощи палочки лозоходец. Сжав сосок губами, она принялась сосать, чувствуя, как теплая жидкость наполняет ее изнутри. Лена блаженно наблюдала за ней, и даже бабушка Джованна, наученная самой жизнью быть черствой и не склонной к сентиментальности, была счастлива.

Вернувшись, я застал Марию спящей на руках у Лены. Мать моя уже легла после изрядно затянувшегося дня, от самой ужасной части которого мне удалось ее оградить. Катерина отдыхает наверху, готовая в любой момент спуститься, если Мария проснется и Лена вызовет ее звоном колокольчика. Что за восторг видеть, как счастлива Лена за свое дитя; эта сила жизни и любви окончательно изгоняет из моей души весь яд смерти и ненависти. Мне хочется подойти, поцеловать их, но я не смею и замираю на пороге, опасаясь, что в этот злополучный день в толпе людей, что разносят заразу, прикасаясь друг к другу, обмениваясь дыханием и жидкостями, кашляя, крича и чихая, мог подхватить болезнь и потому по крайней мере две-три недели должен сторониться близких.

Лена обращается ко мне с особой просьбой. Она говорит, что любоваться тем, как Катерина кормит грудью Марию, было для нее восхитительным переживанием, утешением, которое Господь даровал ей, лишив возможности кормить ребенка самой, и что выражение блаженства, которое она видит на лицах Катерины и Марии, передалось и ей, она тоже его испытала, и теперь она хочет, чтобы Катерина кормила Марию грудью, находясь с ней рядом, потому что так и сама будет чувствовать, что дочь растет и набирается сил при ее непосредственном участии. Она понимает, что это не совсем обычная просьба и что многие синьоры из иных знатных семей предпочитают, чтобы кормление происходило где-нибудь в другом месте, а у них была бы возможность накраситься, нарядиться, выйти по своим делам; но ее это не интересует, ей все это не важно, она просто хочет быть с Марией и дарить ей всю свою любовь, и разговаривать с ней, и петь ей песенки, пока Катерина кормит ее молоком. А пока Мария спит, она должна всегда быть в колыбельке возле ее, Лениной, кровати, а не в комнате Катерины. Я нахожу эту просьбу весьма справедливой и прекрасной и сразу же даю согласие, хотя и предвижу некоторое недовольство со стороны матери. Но на этот раз ей придется смириться: нельзя же во всем следовать прихотям монны Джованны.

Потом Лена говорит мне еще кое-что, и это в самом деле нежданный сюрприз. Эта мысль пришла ей в голову только сейчас, когда она осталась одна и подумала обо мне, о нас. Она вдруг осознала, что во время беременности и родов меня, должно быть, мучили не только переживания за нее, но и некое чувство отстраненности от того, что она переживала, ведь, насколько ей известно, именно так всегда и происходит. Однако нет ни капли истины в том, что мы, мужчины, думаем о них, женщинах, а именно: что они живут заботами лишь о теле, о красоте и о любви, что способны только ухаживать за домом, мужем и детьми. Нет, это неправда, они тоже умны, чувствительны и о многом размышляют, быть может, даже больше нас, мужчин, что вечно заняты делами. Она понимает, что мужчины и женщины, которым долг велит быть спутниками жизни, обычно ведут жизнь совершенно раздельную, но ей хотелось бы как-то это исправить, показать мне всю меру своей любви и огромную благодарность за то дитя, что я ей подарил, и за тех, что у нас с ней еще будут. Поэтому она просила бы, чтобы в будущем, когда Катерина будет кормить ребенка, я тоже время от времени присутствовал рядом, чтобы в эти минуты я сжимал ее руку, разделял ее счастье и ощущал свое участие в том, как вступает в жизнь и растет наше дитя.

Глаза мои наполняются слезами. Я хотел бы встать на колени у края кровати, целовать ее руки и крохотные ручки Марии, но не могу. Этим своим желанием и силой своей любви Лена совершает маленькую, но невероятную революцию. У нее хватает духу переступить через барьер, разделяющий и всегда разделявший нас, мужчин и женщин, она пытается сделать меня частью своего мира и своих чувств, сделать меня лучше, чем я есть, избавить от моих кошмаров и страхов, наконец, открыть меня для жизни. Настоящей жизни, которую не мужчины вовсе, а только женщины, матери, понимают полностью и абсолютно в глубине своего существа и своего тела, прежде мысли, разума и философии. Той жизни, что выходит за пределы книг.

Не знаю, однако, суждено ли этой мечте сбыться. Возможно, через несколько дней у меня начнется жар, я с ужасом обнаружу темные припухлости в паху и под мышками, потом погружусь в забытье и через неделю покину эту долину слез. А может, ничего не покину, потому что смерти не существует, как не существует загробной жизни. Мои атомы, атомы тела и души, останутся здесь, в доме, ведь они распадутся и продолжат блуждать в бескрайности Вселенной.

* * *

Чуму я не подхватил. Май подошел к концу, а симптомы этой ужасной болезни не проявились, так что я решился выйти и приобрел у Антонио ди Джованни Каниджани локоть с четвертью белой миланской саржи, чтобы сшить из нее пару великолепных шоссов и окрасить их кошенилью в честь того чудесного времени года, когда все вокруг возвращается к жизни. Однако в городе дела обстоят не лучшим образом. Число погибших

1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 156
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности