Наконец Кейт, устало вздыхая, спустилась по лестнице с несколькими платками в руках.

— Ну хорошо, Талли. А теперь расскажи, что не так.

— Что ты имеешь в виду?

Кейт схватила подругу за руку и повела по комнатам с разбросанными игрушками. В кухне она задержалась, чтобы налить два бокала белого вина, затем подруги вышли наружу и уселись на лужайке в плетеные кресла. Тихий шум прибоя перенес Талли почти на двадцать лет назад, к тем ночам, когда они, сбежав из дома, сидели у реки, болтали о мальчиках и курили одну сигарету на двоих.

Талли накинула на себя вязаный платок. После стольких лет и, несомненно, множества стирок, платок по-прежнему пах ментоловыми сигаретами и духами миссис Муларки.

Кейт подтянула к подбородку укрытые большим вязаным платком колени и велела:

— Говори!

— И о чем же ты хочешь поговорить?

— Сколько лет мы с тобой лучшие подруги?

— С тех пор, как был в моде Дэвид Кэссиди.

— И ты думаешь, что я не вижу, когда с тобой что-то не так?

Талли откинулась на спинку кресла, потягивая вино. Правда была в том, что ей действительно хотелось поговорить об этом — в конце концов, отчасти поэтому она летела через всю страну, — и все же сейчас, когда она была здесь и ее лучшая подруга сидела рядом, Талли не знала, с чего начать. Хуже того, она чувствовала себя идиоткой, жалуясь на то, чего не было в ее жизни. Ведь у нее так много всего было.

— Я всегда думала, что ты сваляла дурака, отказавшись от карьеры, — начала Талли. — Четыре года всякий раз, когда я тебе звонила, я слышала на заднем плане плач или нытье Мары. Я думала, что покончила бы с собой, если бы это была моя жизнь, а твой голос всегда был расстроенным или злым, но в то же время почему-то счастливым.

— Когда-нибудь и ты узнаешь, как это.

— Нет, не узнаю. Мне почти сорок, Кейти. — Она наконец взглянула на подругу. — Теперь я знаю: это я была сумасшедшей, когда не хотела ничего, кроме карьеры.

— Зато какую ты сделала карьеру!

— Да, но иногда этого бывает недостаточно. Я знаю, стыдно говорить это, но иногда я устаю работать по восемнадцать часов в день и возвращаться в пустой дом.

— Но ты можешь изменить свою жизнь. Просто надо захотеть по-настоящему.

— Благодарю тебя, подруга. Очень глубокая мысль.

Кейт смотрела на волны, набегающие на берег.

— Все таблоиды писали на прошлой неделе о шестидесятилетней женщине, которой удалось родить.

— Ну и дрянь же ты! — рассмеялась Талли.

— Я знаю. А теперь пойдем, маленькая бедная мегабогатая девочка, я провожу тебя в твою комнату.

— Я буду завтра жалеть, что жаловалась, да?

— Ну да…

Они прошли через темный дом. У дверей гостевой комнаты Кейт повернулась к подруге:

— Не надо больше портить Мару, ладно? Она и так уже думает, что ты можешь достать луну с неба.

— Не глупи, Кейти. Я заработала в прошлом году чертовых два миллиона долларов. И что я, по-твоему, должна с ними делать?

— Пожертвуй на благотворительность. Но никаких больше розовых лимузинов, хорошо?

— Знаешь, ты стала очень скучная.

И только позже, лежа на продавленном матрасе раскладной кровати и глядя в окно на Большую Медведицу, Талли вдруг поняла, что не спросила Кейт о ее собственной жизни.

Кейт смотрела на календарь, висящий на стене у холодильника. Невозможно было поверить, что время летит так быстро. Но доказательство находилось прямо перед ней. На календаре был ноябрь две тысячи второго года, и последние четырнадцать месяцев изменили весь мир. В сентябре прошлого года террористы направили самолеты на башни Всемирного торгового центра и на Пентагон. Погибли тысячи людей. Еще один самолет угнали, и в результате он разбился. Никто не выжил. В вечерних новостях все чаще мелькали сообщения о заминированных машинах и взрывниках-смертниках, разработках оружия массового поражения. Слова «Аль-Каида», «Талибан», «Пакистан» можно было услышать в любом разговоре, их повторяли практически в каждом эфире.

Страх изменил всех и все вокруг, но все же жизнь шла своим чередом. Час за часом, день за днем, пока политики и военные искали бомбы и террористов, пока Министерство юстиции рушило бумажные стены «Энрон», семьи простых людей жили своей жизнью. Кейт продолжала крутиться по дому, растить детей и любить мужа. И если она старалась теперь крепче привязать их к себе и заставить держаться поближе к дому, то все понимали: это оттого, что мир стал небезопасным.

И вот пора уже готовиться ко Дню благодарения, а из-за угла выглядывает Рождество. Наступает пора праздников, которая делает чуть ли не каждую семейную женщину почти что невменяемой личностью, разрывающейся между радостью и той огромной работой, которую надо было переделать, чтобы организовать эту радость для всех. Кейт часто забывала замедлить свой бег, чтобы насладиться чудесным праздничным настроением, царившим вокруг. Необходимо было все время что-то печь — для школьных вечеринок и благотворительных базаров, для распродажи в танцевальном классе, для пожертвований. И конечно, нужно было сделать множество покупок. Каким бы прекрасным ни был остров Бейнбридж, когда дело доходило до подарков к Рождеству, тут же приходилось вспоминать, что это — часть суши, окруженная водой, и все крупные торговые центры и магазины находятся неблизко. Иногда Кейт чувствовала себя альпинистом, отправившимся на покорение вершины, не запасясь кислородом. Вершиной был торговый центр «Нордстром». Когда у тебя трое детей, уходит довольно много времени на то, чтобы выбрать всем подарки, а праздники стремительно приближаются.

Сидя в машине около школы в ожидании Мары, Кейт начала писать рождественский список, но успела набросать лишь несколько пунктов, когда прозвенел звонок и дети высыпали из школы.

Мара обычно выходила из кирпичного здания, окруженная подружками. Девочки в этом возрасте собираются в стайки. Но сегодня Мара вышла одна и с опущенной головой быстро направилась к машине.

Кейт сразу поняла, что что-то случилось. Вопрос лишь в том, что именно. Ее дочери было двенадцать. Это означало, что в крови у нее бушевали гормоны, а все эмоции кипели, как в горячем котле, и все кругом казалось девочке драматичным.

— Привет, — осторожно произнесла Кейт, понимая, что одно неправильное слово может привести к ссоре.

— Привет. — Мара забралась на переднее сиденье и пристегнула ремень. — А где мальчишки?

— У Эвана день рождения. Папа заберет их по пути с работы.

— А-а…

Кейт вывела машину со стоянки, и они тут же очутились в пробке на Спортсменз-Клаб-роуд. Всю дорогу домой она пыталась завязать с дочерью разговор, но безуспешно. В лучшем случае Мара отвечала односложно, а в худшем только закатывала глаза и демонстративно вздыхала. Когда они заехали в гараж, Кейт предприняла последнюю попытку.