Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прикусываю нижнюю губу и вижу, как он наблюдает за этим движением.
— Я не хочу быть слабой из-за тебя, — наконец говорю я, раскрываясь ему больше, чем, возможно, следовало бы. Может, из-за того, что сильно нервничаю, может из-за все еще текущего по моим венам алкоголя, а, может, из-за той честности, с которой он ответил мне в такси.
— Я не хочу, чтобы ты думал, что обязан обо мне заботиться.
Саллен наклоняет голову, и единственного пробивающегося сквозь облака и деревья луча солнца достаточно, чтобы осветить янтарные радужки его глаз. Он потрясающе красив, но знаю, что если я об этом скажу, он решит, что я снова лгу.
— Мне нравится заботиться о тебе, — наконец произносит он, глядя на мое плечо. — Перестань пытаться стать той, кем не являешься. Я не возражаю против твоей слабой версии.
Саллен отворачивается от меня и смотрит на дом.
— Этой от меня не сбежать.
— Это очень похоже на место, в котором проводились сборища серийных убийц.
Я кружусь по комнате, разглядывая серебряно-черный интерьер, который отличается от синей гаммы отеля в центре города. Здесь серебряные кресла, на черных мраморных полах серебряные ковры, а с высокого потолка первого этажа свисают серебряные люстры.
Вестибюль просто громадный, сразу за ним двойная лестница, ведущая вверх на высоту, которую мне отсюда не видно.
Запах старого, запертого на долгие годы здания и легкий запах хлорки — вот что встретило нас после того, как Саллену удалось вскрыть дверной замок. Он был заперт, но так хлипко, будто никто не озаботился тем, чтобы сохранить все это в тайне.
Это меня беспокоит. Несмотря на то, что отель кажется заброшенным, все аккуратно и чисто, и, насколько я могу судить, внутри здания нет видимых повреждений.
Кто-то заезжал и присматривал за ним. Я просто не знаю, Штейн это, Райт, или кто-то еще.
У меня за спиной со скрипом закрывается дверь. Я оглядываюсь и вижу, как Саллен задвигает большой засов, который не был задвинут перед нашим приходом.
Почему? Отель заброшен? Забыт? Или просто настолько спрятан, что владельцы совсем расслабились и не заботятся о безопасности? Пока мы шли сюда по обочине дороги, нам не попалось ничего, кроме упавшего дерева. Мимо нас не проехало даже ни одного автомобиля.
Саллен поднимает на меня глаза, его затянутая в перчатке рука все еще на замке, и я отворачиваюсь, мой пульс по непонятным мне причинам учащается.
Теперь мы заперты тут вдвоем.
Не думаю, что от этого я в большей безопасности.
Я отворачиваюсь от него и бросаюсь к длинной стойке, которая, вероятно, служила для регистрации постояльцев. Я быстро провожу пальцем по мраморной столешнице, ощущая на коже холодок. Затем поднимаю руку и смотрю на свой отпечаток.
— Пыли нет, — объявляю я, поднимая взгляд на Саллена, который стоит в дверях у входа, на серебристом ковре.
Он ничего не говорит, просто молча меня разглядывает, и это нервирует. Я опускаю руку и вздрагиваю, у меня пульсирует плечо, и я вижу, как меняется выражение лица Саллена.
Его глаза сужаются, на челюсти подрагивает мускул. Затем он бросает наши сумки — с покупками и вещами — и начинает медленно приближаться ко мне. Вот на кого он похож: на охотника, выслеживающего свою добычу. Но даже когда он двигается так неестественно, я вижу в его походке скованность и понимаю, что больно не только мне.
Мне очень хочется подбежать к нему, обнять его, расцеловать. Попросить, чтобы он позволил мне помочь ему почувствовать себя лучше.
Но я знаю, что Саллен этого не захочет.
Я отвожу от него взгляд и поворачиваюсь к нему спиной, медленно обхожу стойку в вестибюле, стараясь двигаться так, словно мое сердце не выскакивает из грудной клетки при одной только мысли, что он ко мне подойдет.
Вдоль края столешницы выставлены золотые телефоны, их трубки соединены с приемниками черными спиральными проводами. Если честно, я никогда не видела таких телефонов, поэтому рассматривая их, слегка улыбаюсь, прижимаясь кончиками пальцев к столешнице. Однако у них нет проводов, соединяющих их с каким-либо источником питания или телефонной линией, и от этого я чувствую себя немного лучше.
— Такой же был у моей мамы в ее крыле на Ричуэл Драйв.
От низкого голоса Саллена я вздрагиваю и, когда поднимаю глаза, он стоит прямо рядом со мной.
Я напрягаюсь, глядя, как он рассматривает телефоны. Раздувая ноздри, я вдыхаю его чувственный аромат, смешанный с оставшимся от нашей прогулки запахом пота. Я хочу его слизать. Хочу наброситься на него.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и не двигаюсь.
— Кажется, однажды я пытался заказать себе нового папу, — улыбается он, но как-то холодно. — Мама это видела. И не остановила меня.
У меня подрагивает нижняя губа, и желание прикоснуться к нему становится все сильнее. Но, опять же, Сллен рассказывает об этих воспоминаниях таким бесстрастным тоном, что я понимаю: он не хочет, чтобы я его жалела. Чтобы прикасалась к нему.
Чтобы побороть это желание, я тянусь к ближайшему телефонному проводу, наматываю его на палец и смотрю, как он врезается в мою кожу, делая ее белой.
— Кария.
Моргнув, я замечаю, что Саллен смотрит на меня сверху-вниз.
— Нам нужно принять душ, найти комнату, и ты дашь мне позаботиться о твоем плече.
У меня перехватывает горло, и я сглатываю. Я не хочу, чтобы он обо мне беспокоился.
— Со мной все в порядке.
Саллен пристально вглядывается мне в лицо, и я знаю, что он видит у меня под ресницами круги, покрасневшие белки глаз, измученный вид — все то, что я сама видела в зеркале аптечной уборной. Все то, что я пыталась скрыть своим новым макияжем. Саллен, наверное, чувствует и исходящий от меня запах алкоголя, и я согласна с ним насчет душа.
Несмотря на это, я поднимаю подбородок и не отвожу взгляда.
«Со мной все в порядке, Саллен. Я могу справиться с тобой. И со всем этим».
— Хорошо, — тихо говорит он. — Это мило. Но