Мой флот прикроет эвакуационные корабли, а потом мы на всех парах помчимся на Юпитер. Танцор и Квиксильвер останутся на Марсе, чтобы продолжить начатое и удерживать Шакала на планете, пока не начнется следующая стадия плана.

– Завораживает, правда? – спрашивает Танцор, не отрывая взгляда от океана пылающих голубых двигателей, которые плывут мимо нашего сталактита к огромному тоннелю, проходящему над Тиносом.

Силуэты Севро и Виктры четко вырисовываются на краю открытого ангара. Они смотрят, как наша единственная надежда тает в темноте.

– Не думал, что доживу до этого дня!

– Фичнер должен был увидеть это, – отвечаю я.

– Да, – морщится Танцор. – Жалею сильнее всего о том, что он не дожил до того дня, когда сын надел его шлем, а ты стал тем, кем он тебя видел. Он всегда верил в тебя.

– И кем же я стал? – спрашиваю я, глядя на алого упыря в гравиботах, который отталкивается в два приема от края ангара и на ходу запрыгивает в открытый грузовой отсек проходящего мимо транспортного корабля с нашими бойцами.

– Человеком, который поверил в людей, – тихо отвечает он.

Поворачиваюсь к Танцору, радуясь, что он все-таки нашел меня в толпе людей перед самым отлетом. Не знаю, суждено ли мне вернуться. А если это произойдет, боюсь, он изменит обо мне свое мнение. Сочтет меня тем, кто предал его, наш народ, мечту Эо. Однажды мы уже прощались с ним на взлетной площадке. Тогда рядом с ними стояли Гармони и Микки, которым вскоре предстояло покинуть башню в Йорктоне. И вот он снова провожает меня на страшную войну. Неужели меня действительно мучает ностальгия? Возможно, это заложено в нас природой: придавать больше значения прошлому, чем настоящему и будущему?

– Думаешь, губернаторы Газовых Гигантов захотят помочь нам? – спрашивает он.

– Нет. Надо заставить их думать, что на самом деле они помогают себе. А потом выйти из игры, прежде чем они ополчатся против нас.

– Рискованная затея, мальчик. Но ты ведь к этому привык, а?

– Это наш единственный шанс, – развожу руками я.

По металлической палубе позади меня раздаются чьи-то тяжелые шаги. Мимо трапа проходит Холидей с несколькими упырями-новичками. Она тащит сумку с оружием. Поток времени увлекает меня за собой, жизнь продолжается. Мы с Танцором познакомились семь лет назад, но он постарел на все тридцать. Долго он ведет эту войну, со многими друзьями ему пришлось проститься… С теми, кого я никогда не встречал и о ком он мне не рассказывал. С людьми, которых он любил так же сильно, как я люблю Севро и Рагнара. Когда-то у него была семья, но он не любит о ней говорить.

У всех нас когда-то что-то было. Каждый пережил потери и расставания. Вот почему Фичнер создал эту армию. Не для того, чтобы объединить нас, а чтобы самому спастись из той бездны, которая разверзлась перед ним после смерти жены. Ему нужен был свет, и он сотворил его. Любовь стала его криком против ветра. Как и моя любовь к Эо.

– Как-то раз Лорн сказал мне, что, будь я его сыном, он бы воспитал меня хорошим человеком, поскольку великому герою не суждено обрести покой, – улыбаюсь я, вспоминая о старом учителе. – Надо было спросить у него, кто же обеспечит покой и мир добрым людям.

– Ты – хороший человек, Дэрроу, – говорит мне Танцор, а я смотрю на свои покрытые шрамами руки, которые делали страшные вещи, сжимаю кулаки, и костяшки привычно белеют.

– Ты так думаешь? – ухмыляюсь я. – Почему же мне тогда отчаянно хочется делать что-то плохое?

Танцор смеется и чуть не задыхается от удивления, когда я обнимаю его. В ответ обхватывает меня здоровой рукой где-то в районе пояса. Он едва достает мне до груди.

– Шлем Ареса носит Севро, но душа сопротивления – это ты! Так было всегда. Ты слишком скромен, но на самом деле не менее велик, чем сам Арес. И при этом ты каким-то образом умудряешься оставаться хорошим человеком! В отличие от этого маленького крысеныша! Я люблю тебя, – говорю я и тычу его кулаком в грудь, слегка отстранившись, – чтоб ты знал!

– Твою мать, – бормочет он, вытирая навернувшиеся на глаза слезы. – А я-то думал, ты хладнокровный убийца… Ты что, дал слабину, парень?

– Да ни в жизнь! – подмигиваю ему я.

– Иди попрощайся с матерью перед отлетом, – отталкивает меня он.

Танцор отворачивается и кричит отряду Сынов, чтобы они пошевеливались.

* * *

Пробиваюсь сквозь толпу, не сбавляя шага, даю пять Крошке и Брюзге, который завозит подругу на корабль в инвалидном кресле, отдаю честь знакомым из Сынов Ареса, отвечаю на очередную шуточку Клоуна, ведущего за собой отряд упырей. Наконец подхожу к матери, которая разговаривает с Виргинией. Завидев меня, обе тут же прекращают оживленную беседу и смущенно умолкают.

– Что тут происходит? – спрашиваю я.

– Ничего, просто мы прощаемся, – быстро отвечает Мустанг.

– Дио привезла тебе кое-что из Ликоса. – Мама протягивает мне открытую пластиковую коробочку, в которой лежит горстка земли. – Ты полетишь в ночь, и, когда станет темно, не забывай, кто ты такой, – улыбается она. – Помни, что ты не один! С тобой надежды и мечты твоего народа! Помни о доме! – Она заставляет меня наклониться и целует в лоб.

– Все будет хорошо, мам! – шепчу я, крепко обнимая ее, и вижу слезы в ее суровых глазах.

– Я знаю. Ты думаешь, что не имеешь права на счастье, но это право есть у всех, малыш. И ты заслуживаешь счастья больше, чем кто-либо другой. Поэтому делай что должен и возвращайся домой. Возвращайтесь вместе, – говорит она, беря нас с Виргинией за руки, – возвращайтесь и начинайте жить!

Я ухожу в полном смятении и растрепанных чувствах.

– Что это было? – спрашиваю я у своей подруги.

– Она боится за тебя, – отвечает Мустанг таким тоном, как будто это совершенно очевидно.

– Почему?

– Потому что она – твоя мать.

Мы подходим к моему челноку. На взлетной площадке нас встречают Севро и Виктра.

– Проходчик! – окликает меня Танцор, когда мы уже готовы подняться на борт.

Оборачиваюсь и вижу его коренастую фигуру с поднятым вверх кулаком. Весь ангар за его спиной забит людьми: сотнями докеров, механиков, пилотов. Синие, алые, зеленые стоят на трапах кораблей, на лестницах командных мостиков и держат в руках шлемы. Тысячи серых, алых и черных выстроились плечом к плечу с оружием и провиантом в руках. На погонах у всего боевого состава вышит серп, у многих он нарисован на лице. Они садятся на челноки, которые вскоре доставят их на мои военные корабли. Народ Марса, мужчины и женщины, все они сражаются не за свою жизнь, а за нечто большее. Их любовь налагает на меня огромную ответственность. Все эти люди взирают на меня с такой же надеждой, как смотрели на Сынов Ареса во время восстания на Фобосе. Мы дали им слово и теперь обязаны сдержать его. Один за другим бойцы моей армии поднимают вверх сжатый кулак, повторяя жест Эо, которая упала на глазах Августуса, зажав в кулаке цветок гемантуса.