Мэри-Джейн ответила ей сияющей улыбкой.

– Да, это просто удивительно. Я люблю тебя.

– Ох, как рада я слышать это! – откликнулась Мона.

Они подошли к кухонным дверям, и Мона заглянула внутрь.

– Боже, ты действительно приготовила большой ужин!

– Тебе придется в это поверить, – гордо сказалаМэри-Джейн, снова демонстрируя свои совершенные белоснежные зубы. – Яумела готовить, когда мне было всего шесть лет. Моя мать жила тогда сшеф-поваром. Понимаешь? А потом я работала в модном ресторане в Джексоне, встолице штата Миссисипи, – помнишь? Это было место, где обедали всесенаторы. И я сказала им: «Если вы хотите, чтобы я осталась здесь, то должныпозволить мне наблюдать за работой поваров, чтобы я всему научилась». Что тыхочешь выпить?

– Молоко. Я изголодалась по молоку, – сказалаМона. – Подожди, не торопись. Полюбуйся на эти магические сумерки. Этолюбимое время суток Майкла.

Если бы только она могла вспомнить, кто был тогда с ней восне. Осталось только неисчезающее чувство любви, чрезвычайно утешающей любви.

На мгновение она вдруг забеспокоилась о Роуан и Майкле.Смогут ли они хотя бы когда-нибудь разгадать тайну убийства Эрона? Но вместеони могут победить кого угодно. То есть если они действительно объединятся и сними будет Юрий. Хотя судьба Юрия никогда не должна была пересечься с еесобственной судьбой.

Каждый все поймет в свое время.

Уже распускались цветы. Казалось, что сад поет. Она неуклюжеоперлась о дверную раму, без слов выводя мелодию цветов; эта мелодиясвязывалась с самой отдаленной частью памяти, которая никогда не позволяла ейотказаться от прекрасных и самых утонченных воспоминаний, – только там онинадежно сохранялись. Она ощутила какой-то сильный запах – ах, сладкий ароматоливковых деревьев!

– Дорогая, вот теперь надо поесть, – сказалаМэри-Джейн.

– Прекрасно, прекрасно! – вздохнула Мона, вытянувруки и распрощавшись с ночью при входе в дом.

Она проплыла в кухню словно в состоянии восторженногоэкстаза и села за роскошный стол, накрытый Мэри-Джейн, которая по этому случаювыставила фарфор королевы Марии Антуанетты – самый изящный сервиз из всех вдоме – с гофрированными позолоченными краями тарелок и блюдец. Умница! Ну дочего же замечательная у нее подруга! Как родившаяся в отнюдь не богатом домедевочка совершенно интуитивно выбрала самый хороший фарфор? Да, в ней поистинескрыты великие достоинства и возможности. Но насколько рискованная натура! Икаким наивным оказался Райен, приведя ее к ним в дом и оставив их вдвоем.

Мэри-Джейн вошла в кухню с картонкой молока и коробкойсухого шоколада.

– Никогда не видела фарфора, подобного этому, –говорила она, захлебываясь от восторга. – Он похож на жестконакрахмаленную ткань. И как это им удается?

– Пожалуйста, не сыпь этот яд мне в молоко.

Мона подхватила коробку с молоком, надорвала ее и наполниластакан.

– Я хотела сказать, как им удается делать фарфорнеплоским, не могу понять этого. Разве что он мягкий, как тесто, прежде чем егообжигают?

– Не имею ни малейшего понятия, – пожала плечами Мона, –но всегда обожала этот стиль. Эти чашки не так уж хороши в столовой: там онизатмеваются стенными росписями. Но выглядят просто великолепно на кухонномстоле, и как мудро с твоей стороны было выбрать эти баттенбургские кружевныесалфетки! Я снова проголодалась, так давай же примемся за ланч. Этовеликолепно! Давай начнем объедаться!

– У нас не было ланча, и ты не ела ни крошки, –сказала Мэри-Джейн. – Я боялась до смерти, что ты будешь ругать меня зато, что я прикасалась к этим вещам, но потом подумала: «Если Мона Мэйфейр будетвозражать, я тут же поставлю их обратно».

– Моя дорогая, дом сейчас принадлежит нам, –победно улыбаясь, заявила Мона.

Боже, молоко было великолепно! Она расплескала его по столу,но оно было таким вкусным, удивительно вкусным!

– Выпей еще.

– Я пью, конечно, я пью его с удовольствием, –заверила Мона.

– Вижу, – сказала Мэри-Джейн, садясь на стул рядомс ней.

Все блюда были наполнены восхитительной, великолепной едой.

Мона положила себе на тарелку целую гору горячего риса. Не надосоуса – и так удивительно вкусно. Она начала есть, не дожидаясь Мэри-Джейн,которая ложку за ложкой бросала шоколадную пудру в свое молоко.

– Надеюсь, ты не возражаешь? Я просто обожаю шоколад.Не могу обходиться без него долго. Бывало время, когда я делала шоколадныесэндвичи – можешь себе представить? Знаешь, как я их делала? Я прокладывалапару шоколадок «Херши» между двумя кусками белого хлеба, сверху укладывалаломтики банана, а потом еще посыпала сахаром. Уверяю тебя, это быловосхитительно.

– О, я понимаю и могла бы чувствовать то же самое, еслибы не была беременна. Однажды за один присест я проглотила целую коробку вишенв шоколаде. – Мона поглощала одну полную вилку риса за другой. Никакойшоколад не сравнится с этим. Идея вишен в шоколаде померкла. А теперьзаключительная деталь. Белый хлеб. Заманчивая идея. – Знаешь, я думаю, чтомне необходимы сложные углеводы, – сказала она. – Об этом говорит мнемой малыш.

«Смеясь или напевая?» – мелькнула у нее мысль.

Нет проблем: все очень просто и естественно. Она ощущаетсебя в гармонии со всем миром, и для нее не составит труда возродить гармониюмежду Майклом и Роуан. Мона откинулась на спинку стула. Ее снова захватиловидение: небо, усеянное звездами. Небо наверху вздымалось аркой – черной,чистой и холодной, а люди пели, и звезды были великолепны, удивительновеликолепны.

– Что за мелодию ты так тихо напеваешь? – спросилаМэри-Джейн.

– Ш-ш-ш, ты слышишь?

Райен только что вошел в дом. Его голос доносился изстоловой. Он разговаривал с Эухенией. Как удивительно было снова увидетьРайена! Разумеется, он не собирался выдворять Мэри-Джейн из дома.

Как только он вошел в кухню, Мона увидела выражениеусталости на его лице и почувствовала жалость. На нем все еще был надет строгийкостюм для похорон. Он должен носить костюм из креповой ткани в полоску – такуюодежду предпочитают летом все мужчины. Ей нравилось, когда мужчины летомнадевали такие костюмы и когда пожилые надевали соломенные шляпы.

– Райен, присоединяйся к нам, – предложила она,прожевывая очередную порцию риса. – Мэри-Джейн приготовила нам целый пир.