Вскоре, однако, наступило 13 декабря 1981 года и травма военного положения. Вернулось унижение людей, и воцарился триумф аппарата агрессии. Началось десятилетие стагнации. И наконец – круглый стол и частично свободные выборы 4 июня 1989 года, которые закончились таким ярким поражением прежней власти, что под конец 1989 года премьер-министром стал оппозиционер Тадеуш Мазовецкий, знакомый Лема из редакции «Tygodnik Powszechny». Что за политические американские горки!

Так же, как и раньше, очередной поворот в истории Польши сильно отразился на жизни Лема. Он был в эйфории, когда вся его страна была в эйфории «Солидарности», и был в депрессии, когда вся страна была в ярузельской депрессии. В момент, когда начались эти великие качели, перед ним было ещё двадцать пять лет жизни, но он уже вошел в ту фазу, когда люди много что делают в последний раз.

Обычно мы не осознаём этого. Томаш Лем предполагал, что его отец в конце семидесятых осознавал это, и его всё время преследовала мысль, что он чего-то не успеет.

В октябре 1979 года Лем в последний раз купил новую машину[415]. Это снова был «Мерседес», но в этот раз Лем сам уладил все формальности во время своих визитов в Берлин – возможно, подозревая, что все его автомобильные проблемы до этих пор происходили от того, что кто-то чего-то недосмотрел во время получения машины. Это была модель «280 SE» зеленоватого оттенка под названием «Mimosengelb 618». В Польше эта серия «Мерседесов» ассоциируется прежде всего с «W 126». Эти машины и сегодня имеют репутацию «неуничтожаемых», этот лемовский был продан в 2008 году на благотворительном аукционе. Это было хорошее предложение, так как машина имела низкий пробег как для своего возраста (сто с небольшим тысяч километров). Лем немного им радовался. Михал Зых вспоминает[416], что его дядя, который на самом деле никогда не был таким хорошим водителем, как писал об этом в письмах друзьям в шестидесятые годы, начал бояться самого себя за рулём.

На новом «Мерседесе» он в основном ездил в Краков за покупками, но в один день вернулся напуганный – ему казалось, что он стукнул кого-то на парковке. Он попросил Михала, чтобы тот поехал проверить, что там случилось, и, если необходимо, возместил ущерб потерпевшему. На месте Михал определил, что дядя, вероятно, ударился в какой-то столбик, но это был уже конец самостоятельных поездок Станислава Лема за покупками. С тех пор это задание взял на себя Михал. Когда он впервые появился в отеле «Cracovia», чтобы забрать газеты для Станислава Лема, ему вместе с прессой вручили эклеры из пекарни отеля (которая, кстати говоря, работает до сих пор – по крайней мере, работала, когда я там был в 2015 году). Он был удивлён этим, но понял смысл этого приобретения много лет спустя, когда делал ремонт дома в Клинах.

Лем тайком саботировал усилия своей жены, которая делала всё, чтобы он похудел, отправляясь в Краков под разными предлогами, он покупал сладости, которые потом тайно съедал в гараже. Он выбрасывал обёртки за шкаф, который Михал Зых отодвинул только после смерти писателя, уже в следующем веке.

В 1979 году Лем в последний раз почувствовал вдохновение написать новый роман. Позже будет ещё «Фиаско», но последний роман, который Лем писал с радостью, по собственной непринуждённой воле, был «Осмотр на месте». Это предпоследний художественный текст, если не принимать во внимание новеллы «Мир на Земле».

Идея появилась летом 1979 года. Он описал её в письме Роттенштайнеру так: Ийон Тихий возвращается на планету Энтеропию, описанную в «Путешествии четырнадцатом», и узнаёт, что вообще не понял, что происходило с этими курдлями. Потому он пишет «опровержение» – такая была начальная версия названия.

Оказывается, что на планете царит конфликт, который является аллегорией земного конфликта Восток – Запад. Одна империя – Люзания (Лем описывает «Америку через 500 лет») – выбралась наконец из цивилизационных кризисов: таких как «террор, анархия и так далее», вводя общественную «синтетику», то есть «синтетическую этику», которая предполагала, что в Люзании никто никому не может нанести вред, даже если хотел бы – ему не позволят искусственно модифицированные законы природы. Вторая, Курдляндия, пошла по иному пути. Населяющие её курдли, которые оказались мистификацией, потому на самом деле это были не животные, а их имитации (в письме к Роттенштайнеру: Pseudotiere), приводимые в действие силой мышц самих жителей. А всё это ради идеологии возвращения к первичным идеалам, когда прадавние жители этой планеты пряталась от метеоритов в курдлях.

Описанное выше краткое содержание «Осмотра на месте» кажется ужасно тривиальным. Тут ещё нет третьей империи (Кливии), нет дискуссии философов, нет швейцарской линии, нет Батареи Апробирующих Модулей, сражающейся с Батареей Оппонирующих Модулей, то есть всего, что заставляет многих почитателей Лема – в том числе меня – называть «Осмотр на месте» одним из его лучших романов. Должно быть, Лему самому было жаль таланта на написание очередной аллегории с банальным политическим ключом. В начале декабря 1980 года он начал писать «Осмотр…» заново. Одним из свидетелей этого был Ян Юзеф Щепаньский, который 7 декабря записал в своём дневнике:

Это уже был тот самый, второй, «Осмотр на месте». К первому не подходило бы описание «какой-то вид пирамид». Роман, который в итоге получился, значительно более сложный, чем его первая версия.

Добавлена была целая земная линия, в рамках которой Ийон Тихий пытается понять, что на этой планете вообще происходит, на основании противоречивых источников – как инопланетянин, пытающийся понять Землю на основании «Правды» или «International Herald Tribune» (так Лем описал это Бересю). Помогают ему в этом искусственные интеллекты, которые пытаются добыть из этих источников что-то усреднённое.

А из-за того, что это почти невозможно, эти интеллекты собираются в группы – Батарея Апробирующих Модулей (БАМ), Батарея Оппонирующих Модулей (БОМ) или Батарея Уточняющих Модулей (БУМ). В конце входит Модуль Согласования Гипотез (МОСГ). Тихий что-то читает, что выглядит так (с небольшими сокращениями):