партнера. Разговаривал с ней ровно, спокойно – как разговаривал бы с любым другим клерком. Вот это все он сейчас ей и объяснил. Так же ровно, спокойно, без эмоций. На первый взгляд, Вероника никак не отреагировала на его слова. Но только на первый взгляд. Нужно было быть очень внимательным, чтобы заметить, как нервно дернулась ее рука, как на миг сжались губы… Валерик не заметил. Да ему, если честно, было наплевать на ее чувства и на ее саму. Он сидел, пил крошечными глоточками хороший правильно сваренный кофе и ждал продолжения.

Девушка медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. "Красивая" – констатировал Валерик. Иринка была… попроще. И внешностью, и характером. Зато по чисто человеческим качествам давала своей подруге сто очков форы. Но сейчас Вероника словно сняла свою обычную маску высокомерной холодности и показала кусочек себя настоящей, живой. Это было необычно и… как-то тревожно. Это выбивалось из шаблона, что прошлого, что нынешнего. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но она его остановила.

– Подожди. Дай, сперва я скажу, пока не передумала.

И заговорила. Медленно, с трудом, часто останавливаясь.

– Я по дороге сюда целую речь придумала. А сейчас все из головы вылетело. Так что как уж получится. Ты только не сбивай, я сама собьюсь. Я дура, конечно. И тогда, и сейчас… И что приехала, и что время такое выбрала, и вообще… Только я не выбирала. Я… наверное, просто сошла с ума.

Вероника перевела дух, отпила морса и продолжила:

– Знаешь, я тут испортила дома телевизор…

Валерик кивнул, показывая, что он в курсе этой истории.

– …а заодно ноутбук и смартфон. Вот, посмотри, с чем я нынче хожу: смех один.

Она, нервно хихикнув, достала из крошечной сумочки дешевый кнопочный телефон, продемонстрировала, убрала обратно и продолжила:

– Я не жалуюсь, не подумай. Я о другом. Понимаешь, когда ничего этого не стало, ни телевизора, ни интернета, у меня вдруг появилось много свободного времени. Это кошмар – время, которое нечем занять. А домашняя работа, ее не так много, у меня квартира сейчас блестит и сверкает сильней, чем у кота причиндалы. Но это все равно не спасает. Как только перестаешь чем-то заниматься, приходят мысли и воспоминания. И вспоминается, как назло, самое гадкое, все те моменты, где я… в общем, где была неправа. И про тебя тоже. Понимаешь, это такая китайская изощренная пытка – раз за разом заново переживать одно и то же событие, понимая при этом, что вела себя совершенно по-идиотски, мучаясь от стыда за себя и от невозможности что-нибудь изменить.

Она прервалась, схватилась за стакан и в два глотка осушила его до дна. Валерик галантно наполнил его заново, но Вероника уже продолжала:

– Тогда, в парке, когда меня похищали… Не знаю, что мне вкололи, но ощущения были… впрочем, это неважно. Вот только я все видела и слышала. И запомнила все, до мельчайших подробностей. Я папе об этом не рассказывала, но я видела, как ты меня вытащил из машины, как пытался… я не знаю, что и как ты там делал, но я помню твое лицо, твои глаза. Я сделала тебе столько гадости, а ты меня спасал. Я…

Она схватила стакан обеими руками и попыталась выпить еще морса, но ничего не вышло, лишь зубы выбили дробь по стеклу. Хорошо еще, напитка в нем оставалось не больше четверти – точно бы расплескала. Она попыталась поставить стакан обратно и не смогла: руки трясло так, что она скорее расколотила бы его о стол. Валерик дотянулся, взял у девушки стакан и отставил его подальше. Вероника же освободившимися руками вцепилась в край стола мертвой хваткой и, спотыкаясь на каждом слове, выговорила, наконец:

– Я очень виновата перед тобой. Прости меня, пожалуйста.

И замерла, словно в ожидании приговора, глядя на Валерика как кролик на удава и тщетно пытаясь унять сотрясающую ее нервную дрожь.

Вероника не врала. Ни в одном слове. Это Валерик сейчас чувствовал безошибочно. Получается, она специально пришла именно для того, чтобы все это сказать. Ради этой последней фразы. И что теперь с ней делать? Валерик и без того давно уже успокоился и не держал на нее зла. А как ей это сказать? Так, чтобы не давать повода женской мнительности, не повторяться потом, бесконечно уверяя в своей искренности. И времени-то подумать нет. Вон, вся как струна натянута. Еще чуть потянешь – и оборвется.

Валерик поднялся, подошел к девушке вплотную, взял ее руки в свои, поразившись тому, насколько холодны ее пальцы. Сказал совершенно искренне, помня, что она тоже в принципе может чувствовать ложь:

– Я тебя давно уже простил.

Тут он ничуть не покривил душой. Действительно, простил. Ну а "давно" – это понятие относительное. Теперь бы еще успокоить девушку, убавить напряжение. А то она еще и здесь устроит локальный электрический армагеддец. По-хорошему, для полноценного релакса надо было бы дать пациентке полстакана коньяка. Но вот именно ее и именно сейчас поить не стоит. Еще посчитает, что он хочет лишить ее способностей. Вот млин, а ведь даже банальная валерьянка – это спиртовый раствор. Говорят, бывает и в таблетках, но это ж в аптеку бежать, а оставлять гостью одну в таком состоянии точно не стоит.

Все эти мысли промелькнули в голове Валерика за долю секунды и исчезли в тот момент, когда Вероника подняла на него глаза. По правой щеке у нее сбегала серебристая капля.

– Честно? – недоверчиво спросила она.

– Честно, – подтвердил Валерик.

Девушка всхлипнула.

– Я так боялась, что ты… что никогда… что…

И, наконец, разревелась. Уткнулась лицом ему в живот, обхватила руками за пояс и заревела в голос. Что ж, тоже неплохой способ скинуть нервное напряжение. Валерику оставалось лишь гладить ее по голове и говорить дежурные утешалки: "все будет хорошо", "все уже в порядке" и прочее в том же духе.

Сколько времени длился водопад, Валерик не знал. Но когда Вероника, наконец, успокоилась, футболка промокла насквозь, пояс джинсов тоже отсырел. Всхлипывая, гнусавя и пряча лицо, она прошептала:

– Спасибо.

И убежала в душевую.

Ну да, вид у нее был сейчас тот еще: мокрые щеки, распухшие от слез покрасневшие глаза, еще и нос заложило. Куда девалась холодная и неприступная красавица? Обычная девчонка.

Валерик, переодевшись в сухое, сидел на кухне и завтракал. Ну что сделаешь, если господин Усольцев срубал все, что было приготовлено на утро? Пришлось заново нарезать хлеб, пластать сыр и колбасу. К счастью, процесс этот много времени не