Позднее

Муха застыла на девятом делении — без четверти двенадцать. А сейчас половина. Марля на лице смочена нашатырем, склянки на столе раскупорены и готовы к бою. Это моя самая последняя запись перед тем, как я смешаю кислоту и двуокись марганца и протравлю номер парами хлорноватистого газа. Каждый миг на счету, но я обязан довести дневник до конца — лишь эти записи хранят меня в подобии здравомыслия. Муха беспокойно шевелит крыльями, минутная стрелка клонится к ней. Сейчас я возьму кислоту…

[Конец дневника]

Воскресным утром, 24 января 1932 года, когда никто так и не смог достучаться в триста третий номер гостиницы «Апельсин», где жил весьма чудаковатый тип, один из слуг-негров отпер комнату запасным ключом, но тут же, крича, сбежал вниз и известил администратора о страшной находке. Тот, позвонив в полицию, вызвал также и хозяина гостиницы. Последний и сопроводил в номер констебля де Витта, следователя Боггарта и доктора ван Кейлена.

Мужчина, которого они нашли внутри, лежал на полу мертвым. На лице, закрывая рот и нос, у него был повязан воняющий аммиаком марлевый лоскут. Лицо покойника отчего-то выражало ужас, поневоле передавшийся и вошедшим в комнату. На левой стороне шеи мертвеца доктор ван Кейлен обнаружил синюшный след укуса, окольцованный алым вздутием, — такие обычно оставляют мухи цеце и другие, еще более опасные, африканские насекомые. Но, как показало обследование, смерть вызвал спровоцированный, судя по всему, сильным испугом сердечный приступ, а не сам укус, хоть последующее вскрытие и выявило в крови следы trypanosomiasis.

На столе умершего нашли гроссбух в потертом кожаном переплете, перо в чернильнице и саквояж врача с тиснеными золотом инициалами Т. С., две склянки с кислотой и двуокисью марганца и пузырек нашатыря. Он-то и потребовал повторного осмотра, так как в нем кроме жидкости находилось что-то еще. Присмотревшись, следователь Боггарт установил, что этим посторонним предметом была мертвая муха. То был некий гибридный уродец в родстве с мухой цеце, но расцветка его крыльев, сохранивших, несмотря на воздействие сильного раствора аммиака, трудноуловимый лазурный тон, стала для всех загадкой. Соображения на сей счет имелись у доктора ван Кейлена, памятовавшего об одной давнишней заметке в газете, и вскоре они подтвердились сведениями из обнаруженного в номере дневника. Лапки и брюшко мухи были, по-видимому, окрашены чернилами, причем столь основательно, что аммиак не растворил цвет. Можно было предположить, что насекомое перед тем побывало в чернильнице, хотя крылышки его при этом не пострадали. Но как ухитрилась муха оказаться в пузырьке с аммиаком, имеющем столь узкое горлышко? Не могла же она забраться туда намеренно.

И тут на любопытные глаза констебля де Витта попались надписи на потолке. Окликнув остальных, он указал на них пальцем, — доктор ван Кейлен, уже долго листавший гроссбух в потертой кожаной огранке, с трудом оторвал взгляд от страниц, чье содержимое постоянно нагоняло на его лицо то недоверие, то удивление, то легкий страх.

Штрихи и пятна на побелке, вполне могущие быть оставленными перепачкавшейся в чернилах мухой, складывались под пристальным взором во вполне узнаваемое подобие букв. Следователь Боггарт, движимый чутьем эксперта, огляделся кругом в поисках предмета или постамента, что помог бы оставить надпись на такой высоте. Не найдя ничего подходящего, он снова уставился наверх, перепуганный и изумленный.

Доктор ван Кейлен разобрал надпись первым. Его спутники, затаив дыхание, слушали, как он произносит одно за другим слова небывалого послания, столь невероятным образом, наспех и коряво, выведенные там, куда не могла бы дотянуться рука человека:

МОЙ ДНЕВНИК. МУХА УЖАЛИЛА — УМЕР — ЧЕРНЫЕ ПРАВЫ, ЧТО-ТО ДЕРЖИТ МЕНЯ В ЕЕ ТЕЛЕ. ВЫБОРА НЕТ. ПРИДЕТСЯ УМЕРЕТЬ ЕЩЕ РАЗ.

И тогда повисшую тишину нарушил шелест страниц, и ван Кейлен — теперь уже вслух — начал читать, знакомя своих спутников со зловещей хроникой Томаса Слоунвайта.

Я никогда не слышал даже приблизительно адекватного объяснения кошмару на пляже Мартина. Несмотря на большое количество очевидцев, ни одно из свидетельств не сходится в фактах с другими. Показания, взятые местными властями, содержат бездну расхождений.

Возможно, эта туманность естественна ввиду неслыханного характера самого случая — пережившие его до сих пор пребывают обескураженно в тени собственного страха. Немалые усилия по предотвращению широкой огласки были приложены управлением фешенебельного отеля «Вейвкрест» — возможно, сказалось и это обстоятельство. Так или иначе, о случае много где заговорили после выхода статьи профессора Элтона «К вопросу об изученности человечеством гипнотических состояний».

Здесь я постараюсь представить максимально последовательную версию. Будучи одним из свидетелей кошмара, я считаю, что он должен быть предельно точно задокументирован и изучен хоть бы и на случай повторного столкновения с чем-то подобным. Пляж Мартина снова стал популярным местом для купания, но я содрогаюсь, когда думаю о нем. Теперь я, похоже, на сам океан не способен взглянуть без содрогания.

Порой судьба выстраивает сюжеты в полном соответствии с канонами драматургии. До того, как восьмого августа тысяча девятьсот двадцать второго года грянул апогей кошмара, курортная публика переживала период беззаботной любознательной оживленности. Я имею в виду события семнадцатого мая, когда команда парусного траулера «Альма Глостерская» под руководством капитана Джеймса Орна после почти сорокачасового противостояния одолело самое настоящее морское чудовище. Иначе о том существе не скажешь — его размер и облик произвели в научном сообществе ажиотаж столь великий, что несколько бостонских зоологов оплатили в срочном порядке таксидермию внушительной туши.

В длину морской монстр насчитывал примерно пятнадцать метров и обладал примерно четырехметровым обхватом. Несомненно, это была жаберная рыба, претерпевшая некоторые загадочные мутации — вместо грудных плавников у нее имелись шестипалые хватательные конечности, наблюдались рудименты лап; нетипичной структурой обладала чешуя, в центре черепа был утоплен один-единственный массивный глаз, подразумевавший абсолютно не характерный для рыб тип зрения. Более того, тщательно исследовав тело, зоологи заключили, что существо не развилось до конца — то есть, является, вопреки впечатляющим габаритам, недавно появившимся на свет детенышем. После такого заявления общественный интерес к улову Орна достиг необычайных высот.

Капитан с характерной для янки деловой хваткой раздобыл судно достаточно большое, чтобы разместить на нем экспонат, и стараниями нанятых плотников переоборудовал его в этакий музей на плаву. Отправившись на юг, в район респектабельных курортов, он встал на якорь у пляжа Мартина, прямо напротив отеля, и принялся обирать желающих лично увидеть морское чудо курортников.

Поразительная анатомия чудовища и его популярность у посетителей-ученых, живущих неподалеку или прибывших издалека, сделали его настоящим гвоздем сезона. То, что трофей Орна безмерно уникален и вполне способен совершить прорыв в морской биологии, понимал даже недалекий. Натуралисты обсуждали, сколь сильно существо отличалось от пойманного у берегов Флориды гигантского сельдяного короля, и отмечали тот факт, что средой обитания монстра почти наверняка были глубокие донные области — тысячи футов от поверхности вод. Мозг и главные органы существа, по их мнению, указывали на необычайно высокую степень развития — совершенно несоизмеримую с той, что до сих пор ассоциировалась с классом рыб.