необходимость сбора средств из всех доступных источников в этот период, как тот факт, что, учитывая "нынешнюю нужду и скудость наших финансов, он снисходительно согласился" принять единовременную выплату в размере 3.000 т.л. (175.000 ф.с.), две трети которой должны были поступить из нормандских источников, а треть — из денег Йорка (не выплаченных) из Англии[611].

Экспедиция Сомерсета действительно стала поворотным пунктом в ведении войны, но не так, как он надеялся. Бретонское посольство, прибывшее в Англию в августе 1443 года, привезло приглашение от герцога принять его посредничество для возобновления мирных переговоров. Несомненно, это было сделано с предварительного одобрения Карла VII, а выбранное время позволяет предположить, что, открыв дипломатические каналы для заключения мира, которые он держал крепко закрытыми после освобождения Карла Орлеанского, он надеялся подорвать или даже предотвратить любой военный успех армии Сомерсета. Генрих VI ухватился за возможность заключения мира, когда тот был впервые предложен, ведь он всегда был миролюбивым по натуре. Неспособность Сомерсета навязать военное решение убедила даже самых отпетых ястребов из Совета в том, что единственным выходом является урегулирование путем переговоров. Через несколько недель после бесславного возвращения Сомерсета официальный мирный процесс начался заново.

1 февраля 1444 года король и его Совет приняли судьбоносное решение отправить Уильяма, графа Саффолка, во Францию для заключения мира или перемирия с "нашим дядей из Франции" и обсуждения брака Генриха VI с французской принцессой. Теперь Саффолк был одной из самых влиятельных фигур при дворе, его звезда взошла на фоне упадка влияния престарелых Глостера и кардинала Бофорта. Как магистр королевского двора он приобрел влияние на молодого короля, разделяя его интересы, но при этом он умело избегал вражды других придворных. Его военная служба во Франции с 1415 по 1429 год и, наконец, в 1435 и 1436 годах, а также участие во многих предыдущих мирных посольствах, включая Аррасский конгресс, свидетельствуют о его убеждении в необходимости сохранения французских владений Англии с помощью военной силы и в пользе стремления к миру с позиции силы.

Однако после экспедиции Сомерсета англичане не находились в сильной позиции, и Саффолк сильно сомневался в том, что готов взять на себя руководство делегацией, тем более что французы специально просили его об этом. Осознавая, что он сам роет себе яму, и помня пример Сомерсета об опасности личной ответственности, Саффолк протестовал против своего назначения в Совет. В конце концов, по настоянию короля, он согласился на эту роль, но только после того, как получил королевскую грамоту, дающую ему абсолютную гарантию от ответственности за все, что он сделает из лучших побуждений, выполняя приказы короля в отношении заключения мира или брака. Другими словами, вся ответственность за миссию и ее результат возлагалась на короля[612].

Нежелание Саффолка возглавить делегацию было искренним и вполне обоснованным. Это было незавидное назначение. Его инструкции исходили лично от короля, который был настроен на мир почти любой ценой, и он должен был вести переговоры с другим королем, само выживание которого зависело от его коварства. Саффолк добивался назначения опытных помощников и получил их в лице Адама Молейнса и сэра Роберта Рооса. Молейнс, был профессиональным юристом и дипломатом, хранителем Тайной печати (с 11 февраля 1444 года), известным гуманистом, чье знание латыни "было лучшим в Англии со времен Петра из Блуа", а в свободное время — епископом Чичестера[613].

15 марта английские послы высадились в Арфлёре. Они направились сначала в Руан, предположительно для консультаций с генерал-лейтенантом и Советом, а затем в Ле-Ман в Мэне. Вандом, где, в конце концов, было решено провести первые встречи 8 апреля, находился на вражеской территории, но примерно на равном расстоянии от английского Ле-Мана, Орлеана (герцог которого должен был принять участие в процессе) и Тура, где Карл VII в это время находился со своим двором. Из Вандома делегатов проводили в Блуа, где их встретил бывший пленник Саффолка, Карл Орлеанский, а затем 16 апреля в Тур, где уже ждали герцоги Анжуйский, Бретонский и Алансонский, чтобы на следующий день представить их Карлу VII. Бургундская делегация прибыла в Тур 3 мая, но сам герцог не присутствовал, так как его намеренно отодвинули на задний план по инициативе Карла, который, что должно было стать предупреждением для англичан, уже отказался от обещаний, данных им в Аррасе. Последним прибыл человек, который не имел абсолютно никакого права голоса, но без которого не было бы мира, этим человеком была Маргарита, 14-летняя дочь Рене, герцога Анжуйского, которую Карл VII выбрал в качестве невесты для Генриха VI[614].

В какой момент была предложена кандидатура Маргариты, неясно, но быстрота заключения соглашения после ее прибытия позволяет предположить, что оно обсуждалось и было одобрено еще до того, как Саффолк покинул Англию. Почему именно ее сочли подходящей женой для короля Англии и Франции, также неясно. Она была принцессой из дома Валуа, поскольку являлась правнучкой Карла V, но лишь племянницей жены Карла VII. Ее отец и дядя, Рене и Карл Анжуйские, пользовались привилегированным и влиятельным положением при дворе, поскольку воспитывались вместе с Карлом, но ее бабушка, грозная Иоланда Арагонская, умерла в ноябре 1442 года. Маргариту, что было бы более уместно, уже называли потенциальной невестой для графов де Сен-Поль, де Шароле и де Невер, но переговоры ни к чему не привели, не в последнюю очередь из-за скудности средств ее отца и его неспособности реально подтвердить свои претензии на блестящее наследство — королевства Сицилию, Неаполь, Арагон и Майорку (по праву жены), а также герцогства Лотарингию и Бар[615].

Более подходящей невестой, с точки зрения англичан, была бы одна из собственных дочерей Карла. Старшая, Екатерина, уже в 11 лет была выдана замуж за сына Филиппа Бургундского, графа Шароле, а третья, Иоланда, еще до своего второго дня рождения была обручена с принцем Пьемонта. Жанна, еще одна Жанна и Мадлен в возрасте от 9-и до одного года были доступны, и их молодость не делала их неприемлемыми, ведь в конце концов, Ричарду II было 29 лет, когда он, преследуя ту же цель — мир с Францией, женился на 6-летней сестре Карла VII Изабелле. Существовало два возражения против брака с дочерью Карла. Первое, которое можно было преодолеть, заключалось в том, что с точки зрения англичан договор в Труа лишил наследства эту ветвь семьи Валуа, и женитьба на одной из принцесс негласно восстановила бы законность их притязаний. Вторая, непреодолимая, заключалась в том, что сам Карл не собирался разрешать брак, который неизбежно привел бы к формальному разделу Франции и даже поставил бы под угрозу престолонаследие его собственного сына[616].

Так несчастная Маргарита стала жертвой, принесенной на алтарь мира. Только это был не постоянный