Однако утопленник, в чреве которого, подобно Ионе, оказался гонимый прапорщик, вряд ли успел оставить сколько-нибудь заметный след в популярной истории и вряд ли представлял ценность для подводных археологов. Контуры приборов и материал, из которого окружающее было изготовлено, свидетельствовали, что буксирчик имеет датой рождения год приблизительно шестидесятый-шестьдесят пятый. А по клейму на азимутальном круге навесного компаса Хутчиш определил, что кораблик делался на Ливерпульской верфи. Made in не наше.

Но и практическая ценность содержимого корабля не вызывала доверия. Все, буквально все корабельные причиндалы если и могли ещё служить, то лишь на честном слове (скорее всего, матерном) и на последнем дыхании. Клинкет – задвижка на водоотливе – была крест-накрест перебинтована, дабы не развалилась, тряпицей, очень похожей на капроновый женский чулок. Латунный лагун был измят, как меха гармошки…

Инстинкт, который не имел привычки обманывать, приказал Анатолию обернуться. И прапорщик, подняв изумрудные брызги спавшей до колен воды, обернулся.

Овальный лаз с высоким комингсом был левее. И в этом лазе, с тылу освещенный неярким зеленоватым светом, застыл со скрещенными на груди перчатками водолазный скафандр. Так же обросший речной плесенью, такой же старый, как и сам буксир. Из-за прозрачного, с трещинкой, забрала Анатолия изучали два внимательных человеческих глаза. Лоб за аквариумным стеклом украшала родинка, нарисованная вроде бы жженой веточкой сандалового дерева. Но что родинка! – под скрещенными руками на брюхе висел опутанный водорослями крупнокалиберный ручной пулемет «Гочкис-00».

– Можешь мне объяснить, – глухо донеслось из нутра скафандра, – почему ты, дубина стоеросовая, поперся в Смольный днем, а не ночью, как всякий нормальный человек?

Морское чудо ступило на трап пушкинским Каменным гостем.

Уж к чему-чему, а к такому вопросу Хутчиш был не готов. Точнее, он вообще не готовился к тому, что на глубине десяти метров под водой придется отвечать на чьи-либо вопросы. Конечно, это мог быть кто-нибудь из «черных следопытов», обшаривающих затонувшие корабли. Но откуда у «черного следопыта» персональное плавсредство? Скорее уж Хутчиш поверит в правдивость старой балтийской легенды о людях-черепахах.

– Что с дурня возьмешь, – махнул рукой скафандр, снял через шлем пулемет и прислонил к переборке недалеко от себя. – Ладно, становись к штурвалу. Уходить нам пора. Рыбаков липовых я взорвала, теперь жди атаки морского змея. Шутка.

Из сказанного Хутчиш понял только, что в скафандре женщина. И то не по голосу, а по роду глагола. Впрочем, собеседник враждебных намерений не проявлял, хотя вполне мог считать, что взятое на борт инородное тело находится в его власти. И то ладно.

– Приготовься к всплытию с твердого грунта, – сипло донеслось из-за скафандрового забрала.

Капитанша ни на йоту не сомневалась, что зачислила в команду дельного матроса и приказ будет выполнен бодро и молодцевато. Такая уверенность будила в душе Анатолия серьезные подозрения и – льстила.

– Есть приготовиться к всплытию с твердого грунта!

Решивший пока беспрекословно подчиняться, прапорщик (а может, уже мичман?) пристроил истекающий невской водой портфель на шпангоут и занял пост по боевому расписанию у мореного, с фактурно проступившими годовыми кольцами колеса. Вроде как снятого с телеги. Видимо, это и был штурвал. За неимением лучшего. Спавшая вода хлюпала уже на уровне подошв вдоль крайнего стрингера. Облизывала нижнюю балясину трапа, ведущего к задраенному носовому люку.

Кораблик-утопленник, пардон, хитроумно замаскированную подводную лодку, качнуло. Вода, собравшись в упругую живую складку, отсвечивая черно-зеленым лаком, побежала по палубе к желобу ватервейса, затем обратно, но медленнее.

Кэп создала дифферент на нос и работой гребных винтов враздрай начала раскачивать присосавшуюся к грунту субмарину. К гриппозному кашлю помпы прибавился монотонный стук дизельного движка в стиле диско.

– Врешь, я отчалю от этого рифа, – сама себе под нос пробубнила капитанша.

Наконец под днищем смачно чмокнуло, и снова по палубе зашаталась черно-зеленая складка воды.

– Эй, юнга, – разжаловала Хутчиша повеселевшая командирша, – можешь называть меня госпожа Даккара, хотя кое-кто из врагов присвоил мне прозвище Капитан Тротил. Надеюсь, тебе никогда не доведется величать меня так.

– Хорошо, госпожа, – принял условия игры мегатонник, мучимый вопросами: какая новая сила вступила в игру и каковы намерения этой силы? ЦРУ, французы, «Моссад»? Эмираты, Индийская морская разведка? А может, горячие эстонские парни? Или, не приведи Нептун, итальянцы?

Кстати, кстати!

Ведь была в истории советского Военно-Морского флота черная страница с итальянским акцентом. В пятьдесят пятом году стоящий на севастопольском рейде линкор «Новороссийск» вдруг ни с того ни с сего на виду всего города рванул и опустился на дно Северной бухты. При чем здесь итальянцы? А притом, что прежде этот корабль назывался «Джулио Чезаре» и был конфискован у потерпевших поражение во второй мировой макаронников. А чуть погодя итальянский Скорцени – капитан второго ранга, бывший командир диверсионно-штурмовых средств ВМФ республики граф Боргезе – получил высшую правительственную награду. Спрашивается: за каким чертом итальянцы полезли в Черное море и почему взорвали именно этот старый, никому не нужный корабль? Банальная месть? Не смешно.

А не логичней ли предположить, что гибель линкора обуславливалась попыткой сорвать размещение на его борту установки Икс? Допустим, произошла утечка информации на одном из кораблей Краснознаменного Черноморского Флота…

– Не «хорошо», а «есть», – сурово оборвала нить рассуждений прапорщика госпожа, показывая, что не потерпит на борту любимчиков.

Дышала она тяжело и часто, как человек, взбирающийся на крутую гору.

Анатолий краем глаза окинул помещение. Это была одновременно и кают-компания, и кубрик, и боевая рубка, и камбуз. Это был единственный жилой отсек подводной лодки.

Прямо под носом рулевого, над самопальным штурвалом, заменявшим списанный некогда за борт подлинник, торчал глубиномер – с запотевшим изнутри стеклом, несмотря на попытки загерметизировать прибор пластилином. Справа, на расстоянии руки, болтались на проводе наушники акустика; с них капало, как с весенней сосульки. Дальше по кругу высились механизмы, упакованные в нержавеющие, влажно блестевшие в зеленом свете кожухи. Механизмы подозрительно напоминали приборы торпедных стрельб.

Слева занимали место такие же кожухи. Значит, точно: торпедные аппараты. Правого и левого борта. Над кожухами слева была натянута парусиновая койка. В ней дрожала в такт дизелю малахитовая лужа. А с выпяченного парусинового дна, как в самогонном приспособлении, падали капли: кап-кап-кап…

Ну, каждый устраивается как может, обставляя свою жизнь доступными ему предметами комфорта. Анатолий вспомнил, как на пару с отважной Хейтси-Эйбиб брал в заложники губернатора Гереро, и вдруг жена губернатора выносит мужу термос и орет белугой, что губернатор привык на ужин пить горячее молоко, и без термоса я вас никуда не отпущу, лучше убейте…