Их стиснули и сдавили так, что стало невозможным повернуться. В кабаке за мгновения сделалось жарко и душно, аромат соломы исчез, забитый испарениями десятков потных тел.

— Пива! Во имя Владыки-Порядка! За праздник! — Нестройные вопли, перемежаемые хохотом, неслись со всех сторон.

Под столом кто-то подергал его за сапог. Заглянув туда, Хорст обнаружил, что за ногу его теребит круглолицый мальчишка лет трех. С серьезной рожицей, перепачканной чем-то черным, он хватался за голенище, пытаясь лишить незнакомого дядю обувки.

По таким наклонностям предугадать будущее мальца было несложно.

— Наливай! — Раскрасневшийся Авти просиял. Он перезнакомился с соседями по столу и успел со всеми выпить. — Отметим это дело!

В голове у Хорста слегка шумело, поэтому сомнения по поводу того, имеет ли место «это дело» в действительности и надо ли его отмечать, были отметены в сторону, а тяжелый глиняный кувшин — ухвачен за бока.

Пиво с плеском полилось в кружки.

— Мммм… — Опустошив посудину в очередной раз, Хорст ощутил, что если сейчас же не отыщет укромное место, то вскоре просто лопнет, обрызгав соседей, но только вовсе не пивом. — Позвольте…

Выйти из-за стола можно было единственным образом — упереться в столешницу и выдавить себя назад. Будь Хорст трезвым, его бы смутило то, что придется упасть на пол, отнюдь не блистающий чистотой. Но сейчас он выполнил этот трюк без колебаний и не без изящества.

Солома зашуршала под спиной, а стена человеческих тел тут же заполнила образовавшийся в ней просвет. На мгновение Хорст задумался о том, как нелегко будет втискиваться назад, но потом махнул рукой, поднялся и, отряхнувшись, зашагал к выходу.

За пределами гостеприимного крова «Одноногой собаки» было темно и воняло мочой. Судя по журчанию чуть в стороне, проблемы с излишками выпитого предстояло решать не в одиночестве.

Хорст приспустил штаны.

Дверь кабака скрипнула, и из него кто-то вышел, в полосе света мелькнул черный силуэт. Хорста насторожило то, что человек направился вовсе не к улице, а в глубь переулка, и что шаги его звучали слишком равномерно для пьяного…

Звучали все ближе и ближе!

У него хватило соображения не выдать себя раньше времени. Он продолжал так же стоять, опершись рукой о стену, когда шаги остановились за спиной. Выждал мгновение, и только после этого дернулся в сторону.

Что-то холодное с треском пропороло кафтан на боку, коснулось кожи, полоснуло болью.

Хорст развернулся и резко, вздергивая локоть, ударил им туда, где должно было находиться лицо нападавшего. Судя по клацанью и неразборчивому воплю, оно именно там и находилось.

Что-то со звоном упало. Хорст замахнулся, чтобы ударить еще раз, а левой потянулся к собственному ножу, но нападавший бросился бежать. Простучали шаги, мявкнула едва не затоптанная кошка, и все стихло.

— Все… в порядке? — заплетающимся языком спросили от того места, где мгновением раньше стихло журчание.

— Да, — ответил Хорст, ощущая, как что-то горячее стекает по боку, а хмель выветривается из головы. — Жив, и, значит, все в порядке.

Когда он шагнул внутрь, в духоту, гомон и густой пивной аромат, несколько взглядов метнулись в его сторону. Один из них оказался на диво внимательным.

— Да у вас кровь на боку! — выкрикнул невысокий толстячок в бордовом кафтане, заляпанном темными пятнами.

— Я знаю… — сказал Хорст, и его слова прозвучали в полной тишине. — Кто-то пытался меня прирезать!

— Стража! Надо позвать стражу! — выкрикнули несколько голосов.

— Зачем? Я же жив! — отмахнулся Хорст. К нему подлетел обеспокоенный хозяин.

— Ах, пойдемте! — залопотал он. — Перевяжем вам рану! Какие гнусные люди, пытаются грабить других в столь светлый праздник! Таких надо предавать Исторжению!

Поняв, что никого не убили и все интересное закончилось, посетители вернулись к пиву и болтовне. Хорст позволил увести себя на кухню. В голове крутились мысли о том, что сказали бы эти милые люди, узнай, что он сам недавно прошел через Исторжение.

Рана оказалась длинной, но неглубокой. Лезвие скользнуло по ребру, распоров кожу, точно ветхую ткань.

— Повезло вам, господин, — проговорила кухарка, хлопочущая около Хорста, — отклонились бы чуть-чуть в сторону, и пробило бы легкое.

Хорст невесело улыбнулся, вспомнив о том, что везение ему обеспечил своевременный рывок.

Рядом объявился Авти. Глаза его блестели, но трудно было понять, насколько сильно он пьян.

— Враг не дремлет, — пробормотал он, когда рана скрылась под повязкой из чистой ткани, — и, видать, он отчаялся покончить с тобой своими методами… Перешел к обычным!

— Да, — Хорст вздохнул и натянул рубаху, а за ней кафтан. — Теперь мне, похоже, лучше не ходить по темным улицам в одиночестве и без меча.

— Э, надеюсь, господа не обижены, что нападение случилось у моего заведения? — заюлил хозяин, побледневший почти до прозрачности. — Кувшин пива за мой счет…

— Ну, если только кувшин… — задумчиво протянул Авти. — И комнату на ночь!

— Конечно-конечно…

Они вернулись за стол. Вокруг веселились, пили и пели, потом кто-то притащил инструменты, и начались танцы. Но Хорст ерзал, как на иголках. Пить не хотелось, а когда поймал себя на том, что дергается всякий раз, заслышав шаги за спиной, отправился спать.

Как ни странно, в комнате его не поджидал очередной убийца.

Дорожка вилась по густому лесу, преодолевая овраги и взбираясь на косогоры. Под ногами чавкала сырая грязь, но по сторонам, меж стволов, еще лежал серый ноздреватый снег. Деревья стояли в дымке, через голые кроны просвечивало солнце.

— Уф, даже жарко, — сказал Хорст, вытирая лицо. — Запарился я… Так куда мы все же идем, скажешь или нет?..

Всю Святую неделю они провели в Карни, гуляя и веселясь не хуже местных. Каждый вечер меняли место жительства, старались не выходить на улицу, и нападений больше не было.

А три дня назад пустились в путь, на север, вдоль Яра. Сейчас, по расчетам Хорста, они были где-то на самой границе со Святой областью.

— Считай, что отправились на поклонение одному Порядочному, — ответил Авти со смешком. — И что ты за любопытный такой? Все на месте узнаешь.

В низине миновали ельник, в недрах которого даже в солнечный день лежала густая, мрачная тень. Продрались сквозь орешник, где стоял сладкий запах сырого дерева. Впереди открылась поляна, и на ней, в окружении исполинских дубов, расположилось крошечное и очень древнее, судя по почерневшим, заросшим мхом бревнам, святилище.

Хорст едва успел поймать отвисшую челюсть, когда Авти опустился на колени и осенил себя знаком Куба.