Это выглядело бы невероятно, если бы он не сидел. И сейчас в затхлом подземелье, скованный, да еще и с кляпом во рту.

— Чего им от нас надо? — Необычная форма беседы шута совершенно не смущала. — Ну, тут совсем просто — нас приняли за приспешников какого-то мага. Почему — сказать сложнее. В то, что тебя запомнили тогда, я не очень-то верю — у благородных слабая память, когда дело касается простолюдинов… Так что твоя догадка о том, что ты по-прежнему фигура в магической игре, не лишена смысла…

Хорст застонал.

— Это подтверждается тем, что нас сковали так, чтобы не дать возможности сделать жест или произнести слово. Сотворить магию, короче говоря, — продолжал разливаться соловьем Авти. — Ну а будущее не сулит нам каких-либо неожиданностей. Судя по тому, что я слышал о Лиге, она расправляется с теми, кто попал ей в руки, одним-единственным способом — сжигает их на костре!

Пол, на котором сидел Хорст, неожиданно показался ему нестерпимо холодным. Сердце глухо ухнуло в груди, как издыхающая в глубине дупла сова.

Он не знал, сколько просидел в темноте и неподвижности. Время тут словно остановилось, извне не доносилось ни звука, только Авти время от времени возился или начинал ругаться.

Руки и ноги омертвели, казались плохо пришитыми к телу кусками холодной плоти, сознание иногда уплывало, Хорст то чувствовал, что падает, то ощущал себя так, будто он стоит. Его пальцы непомерно разрастались, ветвились, и порой ему чудилось, что он паук, сидящий в середине громадной паутины из толстых белесых нитей.

Он знал, что концы этой паутины свободно болтаются, и ему до боли в жвалах хотелось закрепить их хоть на чем-нибудь… на ком-нибудь… но он не знал как и не мог пошевелиться.

Где-то во мраке угадывались другие пауки, изредка вдали загорались гроздья желтых глаз, ощущалось движение. Каждое прикосновение к его паутине сопровождалось болью в солнечном сплетении, настолько резкой и сильной, что казалось, будто туда пырнули ножом…

А потом он вывалился из паучьего кошмара и очутился в кошмаре человеческом. Хотелось пить, небо высохло до такой степени, что язык царапался об него, как о кору. Он попробовал пососать кляп, но тот был сух, точно рука скелета.

— Они что, хотят уморить нас жаждой? — спросил где-то во мраке Авти. — Или просто ослабить?

При всем желании Хорст не мог дать ответа на этот вопрос.

Когда уши поймали звук приближающихся шагов, он решил, что начался бред. Но шум усиливался, стало слышно, что идут несколько человек, а потом во мраке что-то заскрежетало.

Впереди обозначилась светлая полоса, она скачком расширилась, и, если бы не кляп, Хорст непременно бы заорал — свет полоснул по глазам не хуже кошачьих когтей. Он зажмурился, из-под век брызнули слезы.

— Вот они, господин, — сказал кто-то подобострастно. Шаги прозвучали совсем рядом.

Хорст глубоко вздохнул и открыл глаза.

Впервые он увидел помещение, где провел последние дни. Багровый свет факелов падал на гладкие, словно отполированные стены, такой же пол и потолок. Их однообразие нарушала только дверь, да еще вделанные в стены кольца для цепей.

Две пары из них были заняты.

— Шевелятся — значит, живы, — сказал кто-то. Людей было много, и они сливались для Хорста в однородную толпу.

— Магово племя живучее. — Этот голос прямо-таки был насыщен подобострастием.

Раздались угодливые смешки.

Хорст проморгался. Факелы держали мрачные типы в черной одежде — явно тюремщики. Между ними расположилось десятка полтора мужчин с мечами. Лица их были одинаково гладко выбриты, а на туниках красовались гербы, не дающие усомниться в благородном происхождении их хозяев.

— Слушайте меня, твари, — проговорил стоящий впереди всех, высокий и плечистый, на груди которого был изображен гарцующий белый конь. — Магия — есть мерзейшее преступление пред Вседержителем-Порядком, так что даже не надейтесь на снисхождение! Но мы не разбойники с большой дороги, так что прежде чем казнить, мы подвергнем вас суду…

— А кто дал вам право судить? — Голос Авти звучал слабо, но ехидства в нем хватило бы на пятерых. — И с чего вы взяли, что мы причастны к магии? Разве настоящий маг не избавился бы от этих железок, — он звякнул цепями, — как только пришел в себя?

— Заткнись, червь! — Один из благородных, рыжий, как лис, шагнул к шуту и занес руку для удара.

— Спокойнее! — остановил его заговоривший первым. — В том, чтобы ударить безоружного, нет порядочности. А мы должны быть порядочными во всем. Рыжий отступил, а хозяин герба с белым конем продолжил: — Я отвечу на твой вопрос, старик. Право суда мы получили от Вседержителя-Порядка, создателя неба и земли. Именно он вверил нам, благородным, управление этой землей и очищение ее от той нечисти, что только притворяется людьми… — Хорст с удивлением внимал странной речи. Похоже было, что членов Чистой Лиги долго били по головам. — А что до освобождения — каждое звено цепи освящено в храме, каждый гвоздь и кусок дерева, а сама камера — правильный куб, и в нем невозможно творить непорядочное!

Стало ясно, почему стены настолько гладкие — строители пытались сделать их максимально ровными. Но, судя по тому, как связали пленников, Чистая Лига не особенно доверяла всем этим ухищрениям.

— И как вы собираетесь нас судить?

— Судом Вседержителя-Порядка, ибо он есть единственно справедливый. Потом мы проведем обряд изгнания Хаоса из ваших душ и сожжем оскверненные тела.

Хорст содрогнулся, вспомнил Эрнитон и горящего на костре одержимого.

— Вы что, хотите провести Исторжение? — оживился Авти. — А что скажет церковь, когда узнает, что кто-то практикует его вне ее позволения?

— Мы не столь глупы, старик. — Благородный с конем на груди позволил себе улыбку. — Мы знаем, что Исторжение не срабатывает против тех, кто творит магию, а посему верные нам служители Порядка составили особый ритуал…

У Хорста мелькнула в голове шальная мысль: шут зря надеется на церковь. Узнай теархи о том, что творит Чистая Лига, они бы только пожали плечами. Спалили несколько человек? Ну и что? Лучше сжечь невинного, чем оставить в живых зараженного Хаосом…

Да и причин любить магов у служителей Порядка не было.

— Так что используйте последний шанс покаяться, — сказал другой благородный, черноволосый и кудрявый. На его гербе красовался меч, нанизавший на лезвие звезду. — Молите Вседержителя-Порядка о милости. Может, он и сжалится…

— Как сжалились мы, — кивнул первый. — Напоите их.

Из-за спин благородных выступил тюремщик с кувшином в руках. Услышав негромкий плеск, Хорст с трудом пересилил безумное желание рвануться. Терпеливо подождал, пока ему освободят рот, и жадно пил холодную, восхитительно вкусную воду.

Пока поили Авти, второй тюремщик всунул Хорсту новый кляп.