— Ты эксгибиционист? — пробурчала я, отходя подальше и отводя взгляд. Даже этой одной случайной секунды касания моих рук к его голому торсу, ощущения запаха его кожи мне хватило, чтобы мысли в голове поплыли против течения, закружив пространство перед глазами.

— Я просто только из ванной вышел, — как-то виновато пояснил он, словно сам был смущен нашей ночной встречей. — Не думал, что застану тебя тут так поздно.

— Действительно, находясь в моем доме, ты не думал, что встретишь меня… — хмыкнула я, стараясь спрятать за своей ядовитостью не только взгляд в темноте, но и гудящий пульс по венам.

— Ты обычно спишь в это время, — Егор оглядел мой странный внешний вид: намотанный плед поверх одной футболки, который прикрывал голые ноги чуть ниже пятой точки.

— А ты следишь за моим распорядком дня? Просто замерзла и спустилась за чаем, — я потопталась на месте босыми стопами, словно оправдываясь.

— Я просто переживаю… — Егор дернулся вперед, но я тут же отвернулась к нему спиной, чтобы не заставлять свой взгляд прыгать по всей кухне, который то и дело норовил вцепиться в широкие голые плечи, и демонстративно включила чайник.

— О, ну спасибо за заботу! — «Давай, Кира, только не рассыпайся. Ты можешь и грубее».

— Мне не нужна благодарность.

— А что тебе нужно? — я вызывающе повысила голос.

— Ничего. Я здесь, потому что люблю тебя. Рубашку мою возьми. Теплее будет, — невозмутимо ответил он.

Его слова, как дротики, пролетели через полумрак и иглами вонзились мне спину. Не сдержав громкий вздох, я обернулась, готовая выдать что-то едкое и обидное, но позади меня уже никого не было. Лишь плотно закрытая дверь гостиной и аккуратно повешенная рубашка на стуле.

Еще несколько дней проходили все в таком же режиме: после завтраков, обедов и ужинов я просто накрывалась пледом на своей кровати и засыпала, не давая себе возможности заниматься самокопанием и размышлениями. А Егор все так же тихой тенью мелькал где-то возле меня.

Но сколько бы я не пыталась усыпить свое сознание, в один момент оно все же выспалось и бодро тормошило меня изнутри. И теперь мне было не спрятаться ни от мыслей, ни от чувств, поэтому уже несколько часов я просто сидела на кровати, уткнувшись холодным носом в ворот рубашки Егора.

В ней и правда оказалось теплее. Особенно по ночам. Но я оправдывала себя тем, что вывезла из дома бабушки все свои вещи и за неимением иного, приспособила его рубашку, как ночную сорочку. Едва ощутимый знакомый аромат назойливо щекотал обоняние, нагоняя на меня воспоминания, которые плавно кружили перед глазами.

Меня словно затягивало куда-то глубоко в водоворот звуков, голосов, образов, запахов, прикосновений. Звук его голоса, образ разноцветных глаз, теплый древесный аромат его парфюма, жар мягких губ…

Я подскочила с кровати, пытаясь вырваться из таких ненужных мне воспоминаний. Или нужных? Я и сама не знала…

Надежда, что скитание из угла в угол поможет мне скорее выбиться из сил и снова отдаться Морфею в лапы, ускользала с каждым шагом. Чем дольше я маялась, накручивая метры босиком по холодному полу, тем больше понимала, что скорее отморожу ноги, нежели перестанут думать о том, на кого всю эту неделю старалась даже не поднимать взгляд.

Тянущее чувство в глубине души упорно толкало меня вниз по лестнице. Глухая тишина, зыбкая темнота дома никак не пытались остановить меня, когда почти онемевшие ноги замерли лишь на пороге гостиной с приоткрытой дверью.

Я чувствовала себя ужасно глупо, прислонившись затылком к стене и вслушиваясь сумрак комнаты. Зачем я стояла, обхватив себя руками и дрожа от холода? Или не от холода? От ощущения того, что за стеной находится человек, которого хотелось опутать всеми едкими и ядовитыми словами и смотреть. Смотреть, как они будут душить его, как будут тухнуть разноцветные глаза, и упиваться тем, что я тоже могу обижать и делать больно. Но так не получалось. И без моих острых фраз и замечаний его глаза теперь не излучали ничего кроме тягучей безнадежности и тоски. А самое поганое, что мне почему-то тоже становилось плохо от этого.

Едва удержав себя от шага вперед, я на ватных ногах рванула вверх по лестнице, молясь успеть добраться до подушки, прежде чем оглушу, подступающим всхлипом, ночное спокойствие этого дома.

Я зарыдала от собственной беспомощности. Не смогла. Несмотря ни на что я не смогла его разлюбить, вычеркнуть и присыпать пеплом. Он все еще было где-то глубоко под тонной обид, слез, боли и истерик.

Сдавив руками подушку, я что есть сил дарила ей глухой вой и пропитывала слезами.

— Кира… — горячий тихий шепот коснулся моих волос, а крепкие руки обвили меня за талию, прижав к теплой мужской груди. — Не плачь… Прошу…

Я замерла, а сердце в груди готово было рвануть в лобовое о ребра. Егор сильнее сжимал мое тело, его дыхание касалось кожи, стекая лавой от затылка к шее, плечам, опускаясь дальше по позвонкам.

— Моя…

Одно слово — меня затрясло на подушках. Я развернулась и, уткнувшись лицом в шею Егора, зарыдала с новой силой. Его руки надежным кольцом держали в объятиях.

— Моя. Родная. Любимая, — дрожащий, надрывной шепот начинал заполнять черные дыры внутри меня. Егор холодными пальцами касался моих мокрых щек, спутавшихся волос, а горячие губы согревали мой лоб и виски. — Я трус, идиот, самый конченый придурок. Не знаю, зачем мне все это надо было… Инстаграм, посты, фото… Такой бред… Я обидел тебя, обманул, предал, бросил, потерял… Мне стыдно, Кира. Если бы ты только знала как…

Не сдерживая слез, я сильнее прижималась к Егору, вцепившись ладонями в широкие плечи. Его сердце колотилось так остервенело, как будто пыталось достучаться до моего.

— Мне плохо без тебя, — он взял мое лицо в свои ладони и приподнял его вверх, всматриваясь в глаза растерянным и виноватым взглядом. — Я сдох. Не физически. Морально. Это невыносимо не видеть тебя, не прикасаться к тебе, не чувствовать. Я… Я люблю тебя, — Егор прижался своим лбом к моему, стирая большими пальцами потоки соленой воды на щеках. — Люблю… — Его горячий шепот начинал колоть мне губы. — Но даже уже не надеюсь… Умоляю не плачь. Я обещаю, что как только ты успокоишься, то исчезну… Из этого дома, из твоей жизни. Я сделаю все что угодно лишь бы ты не плакала…

Егор говорил суетливо, нервно. Мне так много хотелось ему сказать, но нужным оказалось только одно:

— Поцелуй меня, — прошептала я, закрыв глаза.

Секунда полного недоумения, и застывшего дыхания у моего лица. Но в кои-то веки мне не пришлось просить Королева дважды. Глубокий, уверенный поцелуй накрыл мои губы, окончательно давая понять, что я любила, люблю и буду любить. Если разум можно обмануть, то тело нет.

Знакомый привкус мяты, осторожные, мягкие влажные губы, плавные касания его языка к моему — и вся моя пустота внутри перестала существовать. Издав неконтролируемый стон, я вжалась в широкие плечи, желая утонуть в их силе и тепле.