Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это [объясняет полицейский психолог] как будто одно полушарие вашего мозга воспринимает мир, как в зеркале. […]
«Сквозь зеркало», – сказал Фред. «Мутное зеркало, подумал он; мутное стекло»[213].
«Помутнение» был выжат из мрака конца шестидесятых годов, из времен адской безысходности Фила. В основе образа Донны Готорн, полицейской под прикрытием, которая любит и предает Фреда/Боба, лежит та темноволосая Донна, которая видела Фила в трудные времена и которая отпустила его в Ванкувер одного. Зависимый от «смерти» наркоман Джерри Фабин, который не может бороться с тлей, списан Филом с соседа по Санта-Венециии Дэниела. Маниакальный Джим Баррис, который, возможно, подстроил Фреду/Бобу финальную передозировку «смертью», своим прототипом имеет Питера, зловещего соседа-халявщика, которого Фил подозревал в ночном ограблении его дома. «Новый Путь», центр лечения наркоманов, куда отправлена «оболочка» Фреда/Боба, многим обязан «Икс-Кэлай». В «Помутнении» «Новый Путь» – это тайный и главный поставщик «смерти».
Полиция, напротив, представлена благородно. Действительно, в феврале 1973 года Фил писал в Министерство юстиции, чтобы предложить свою помощь в «войне против незаконных наркотиков», потому что «злоупотребление наркотиками – самая большая проблема, о которой я знаю, и я надеюсь всем сердцем чего-то добиться своим романом в борьбе против этого зла». Фил даже предложил посвятить «Помутнение» генеральному прокурору Ричарду Кляйндинсту[214] – замечательное исключение со стороны Фила, поскольку он находился в непримиримой оппозиции к администрации Никсона. Но в повседневной жизни у Фила было не столь непреклонное отношение к наркотикам, он даже время от времени выкуривал «косячок» или сигарету с шариками гашиша.
В раскрытии антинаркотической темы «Помутнение» прекрасно передает туманную, закрученную странность диалога наркоманов-шестидесятников. В таких романах, как «Мягкая машина» и «Дикие мальчики», Уильям Берроуз использует patois[215] «джанки», который частью взят из речи с «сороковых» у Таймс-сквер[216], частью – из жаргона частного детектива, частью – из лаконичного битнического языка самого Берроуза. Ярко и резко, но не так, как это звучало в то время. А звучало это именно так, как Эрни Лакман под кайфом мечтательно объясняет Фреду/Бобу Арктору новую идею контрабанды «дури»:
«Ну вот, смотри, ты берешь огромный кусок гашиша и вырезаешь из него человечью фигуру. Потом ты выдалбливаешь нишу и засовываешь туда заводной моторчик, как в часах, и маленький кассетный магнитофон. […] Эта штука подходит к таможеннику, который к ней обращается: «Вам есть что декларировать?» – а кусок гашиша говорит: «Нет, ничего», – и идет дальше. Пока не кончится завод по ту сторону границы».
«Можно было бы поставить солнечную батарею вместо пружины, тогда он мог бы шагать годами. Вечно».
«А какой в этом толк? В конце концов, он дойдет либо до Тихого, либо до Атлантического океана. И вообще, он может свалиться с края земли, как…»
«Представь себе эскимосскую деревню и кусок гашиша высотой в шесть футов – сколько такой может стоить?»
«Около миллиарда долларов».
«Больше. Два миллиарда».
«Эти эскимосы жуют шкуры, вырезают копья из костей, а этот кусок гашиша стоимостью в два миллиарда долларов идет по снегу и все повторяет: «Нет, ничего…»
«Они удивятся: что это значит?»
«Они будут озадачены навсегда. Начнут складывать легенды».
После этого странного диалога – тишина. Затем:
«Знаешь, Боб, – заговорил наконец Лакмен, – я ведь тоже когда-то был таким же, как все».
«Думаю, я тоже», – сказал Арктор.
«Не знаю, что случилось».
«Я уверен, Лакмен, – сказал Арктор, – ты знаешь, что случилось с нами со всеми».
«Ладно, хватит об этом».
Фил часто плакал во время долгой ночной работы над «Помутнением». В пустой спальне на Кварц-лэйн он будет печатать на машинке, пока не рухнет от изнеможения, потом поспит часок и снова в бой. В 1977 году Фил вставляет в «Экзегезу» вполне подходящую коду:
[…] Я вижу, что я сделал, чтобы превратить эти ужасные дни во что-то стоящее. […] Это то, что делает Бог; это его странная мистерия: как он все закончит. Когда мы видим зло (которое Он собирается трансмутировать), мы в нашей жизни не можем понять, как Ему удается это делать, но позже, и существенно позже, после того, как это будет сделано, сможем ли мы увидеть, как он использовал зло в качестве глины, как гончар, который вылепил свой горшок (если вселенную рассматривать как артефакт).
* * *
Даже когда он работал над «Помутнением», общественный интерес к творчеству Дика продолжал расти. Восхитительная пародия Джона Слейдека на путаный «космический» стиль Фила – Solar Shoe Salesman[217] – появился в журнале F&SF. В марте 1973 года съемочная группа из Би-би-си приехала в Фуллертон, чтобы заснять Фила в сцене из романа «Время, назад». Тем же летом глянцевый научно-фантастический журнал Vertex провел интервью, после чего в сентябре французская команда документалистов сняла беседу Фила и Нормана Спинрада о Никсоне и НФ среди кружащихся «чашек» в Диснейленде. Затем Entwhistle Books, небольшое независимое издательство, объявило о планах опубликовать «Исповедь недоумка» – первый из его реалистических романов пятидесятых годов, который предполагалось издать. На французском телевидении творчество Фила было выдвинуто на Нобелевскую премию. Этот год завершился интервью, которое взяла у него лондонская газета The Daily Telegraph.
Увы, предмет всего этого внимания был почти сломлен большую часть времени. Фил писал Эшмиду и в Агентство Мередита, цитировал хвалебные отзывы критиков, надеясь, что это изменит ситуацию на нью-йоркском издательском рынке. Не изменило.
Еще хуже то, что новый приступ писательской продуктивности поставил под угрозу здоровье Фила. В апреле 1973 года он писал Нэнси и Изе:
Врач говорит, что у меня серьезная, если не опасная, гипертензия (физически высокое артериальное давление, не психологически), и это необходимо держать под контролем. Так что я торчу на чертовых пилюлях снова, после того как мне не выписывали никаких рецептов на протяжении целого года. […] После отправки романа [ «Пролейтесь…»] моему агенту […] начал еще один [ «Помутнение»] […]:
