Между римлянами и гуннами и, соответственно, между вест- и остготами, проходила тянущаяся с юго-запада на северо-восток римская дорога, соединявшая Каталаун с Соппией. Между армиями противников возвышался холм с плоской вершиной. Именно холм, а не «гора», как написано в «Гетике». На галло-римских Каталаунских полях было не больше гор, чем в нынешней французской Шампани. С тех пор сей холм – увы! – значительно уменьшился (после 1500 лет упорного крестьянского труда, способного горы свернуть – что уж там говорить о каких-то холмах!; да и бесчисленные грозы и дожди снесли порядочно земли). Ныне его символически маркирует белая башенка научно-исследовательской станции.

«Сошлись стороны…» – пишет Иордан – «на Каталаунских полях. Место это было отлогое; оно как бы вспучивалось, вырастало вершиной холма. Как то, так и другое войско стремилось завладеть им, потому что удобство местности доставляет немалую выгоду; таким образом, правую (восточную – В.А.) сторону его занимали гунны со всеми своими [союзниками], левую (западную – В.А.) же – римляне и везеготы со своими вспомогательными отрядами. И они вступают в бой на самой горе за оставшуюся [ничьей] вершину.

Правое (южное – В.А.) крыло держал Теодерид с везеготами, левое – Аэций с римлянами; в середине поставили Сангибана, о котором мы говорили выше и который предводительствовал аланами; они руководствовались военной осторожностью, чтобы тот, чьему настроению они мало доверяли, был окружен толпой верных людей.

Ибо легко принимается необходимость сражаться, когда бегству поставлено препятствие.

По-иному было построено гуннское войско. Там в середине помещался Аттила с храбрейшими воинами: при таком расположении обеспечивалась скорее забота о короле (царе – В.А.), поскольку он, находясь внутри сильнейшей части своего племени, оказывался избавленным от наступающей опасности. Крылья его войск окружали многочисленные народы и различные племена, подчинявшиеся его власти. Среди них преобладало войско остроготов, под предводительством братьев Валамира, Теодемира и Видемера (Видимира – В.А.), более благородных по происхождению, чем сам король, которому они служили, потому что их озаряло могущество рода Амалов (как потомков реикса Германариха – В.А.). Был там и Ардарих, славнейший тот король (царь – В.А.) бесчисленного полчища гепидов, который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах.

Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его и Валамира, короля остроготов, больше, чем других царьков. Валамир отличался стойкостью в сохранении тайн, ласковостью в разговоре, уменьем распутать коварство. Ардарих же был известен, как сказано, преданностью и здравомыслием. Не без основания Аттила должен был верить, что они будут биться с сородичами своими, везеготами. Остальная же, если можно сказать, толпа королей (царей – В.А.) и вождей различных племен ожидала, подобно сателлитам, кивка Аттилы: куда бы только ни повел он глазом, тотчас же всякий из них представал перед ним без малейшего ропота, но в страхе и трепете, или же исполнял то, что ему приказывалось. Один Аттила, будучи королем [этих] королей (царем этих царей – В.А.), возвышался над всеми и пекся обо всех». («Гетика»).

Хотя, конечно, интересно узнать больше о союзниках Аттилы, красноречие Иордана именно в этом месте представляется нам несколько намеренным и неожиданным. Очевидно, наш нотарий т. о. пытался скрыть от читателя, что ход битвы был ему знаком только в самых общих чертах. Его единственное, крайне лаконичное, конкретное сообщение о ходе боя насчитывает всего несколько строк:

«Итак, происходила борьба за выгодную, как мы сказали, позицию этого места. Аттила направляет своих, чтобы занять вершину горы, но его предупреждают Торисмунд (сын царя вестготов Теодориха – В.А.) и Аэций, которые, взобравшись на верхушку холма, оказались выше и с легкостью низвергли подошедших гуннов благодаря преимущественному положению на горе» («Гетика»).

Значит, северный и южный фланги римско-вестготской армии сдвинулись и соединились на вершине «горы», т.е. холма, господствовавшего над местностью. Но это было бы возможно лишь в случае полного окружения гуннов. И потому до сих пор ни один авторитетный историк не решился поверить в возможность одержания противниками гуннов столь молниеносной победы. При всем уважении к стратегическим талантам «последнего из римлян» и к «готскому фурору» Теодориха-Феодориха.

«Каждой из армий удалось занять часть холма частью своих сил, но его вершина осталась не занятой никем. … о точном коде битвы нам ничего не известно» (Томпсон).

«Между обеими армиями располагался крутой холм (именно холм! – В.А.), господствовавший над полем битвы. Обе стороны закрепились на нем, но бой за вершину не принес победы ни одной из них» (Альтгейм).

«Первоначально римский центр был прорван и гунны всей массой обрушились непосредственно на правый фланг визиготов» (Гордон).

Гордон полностью противоречит Иордану, утверждая, что фланговое движение вестготов последовало лишь за гибелью их царя, причем в форме конной атаки, хотя трудно представить себе, что атака визиготской конницы на гуннов снизу вверх по склону не такого уж пологого холма могла увенчаться успехом.

Короче говоря, опять «темна вода во облацех…». Поскольку Иордан, видимо, тоже не имел надежных, достоверных сведений о ходе битвы (хотя писал свою «Гетику» спустя лишь несколько десятилетий после «битвы народов»), он пытается заполнить неизбежные пробелы в повествовании воинственными речами, вложенными им (впрочем, подобно многим авторам до и после него) в уста главных действующих лиц. Конечно, наш нотарий руководствовался примером Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Тита Ливия и прочих. И все-таки, поверить в то, что гунны в самый разгар боя не на жизнь, а на смерть, собрались, чтобы внимать пламенным речам своего грозного царя… Это все равно что всерьез думать, будто у Аттилы не было более важных дел, чем напоминать своим подданным о прежних великих победах гуннского оружия: «Вот уже до вашего натиска поражены враги ужасом: они ищут высот, занимают курганы и в позднем раскаянии молят об укреплениях в степи. Вам же известно, как легко оружие римлян (увы, прошли те времена, когда все римляне были защищены в сражениях стальными или бронзовысм шлемами, панцирями из металлических полос или чешуек и т.д.! – В.А.): им тягостна не только первая рана, но сама пыль, когда идут они в боевом порядке и смыкают строй свой под черепахой щитов. Вы же боритесь, воодушевленные упорством, как вам привычно, пренебрегите пока их строем, нападайте на аланов, обрушивайтесь на везеготов. Нам надлежит искать быстрой победы там, где сосредоточена битва. Когда пересечены жилы, вскоре отпадают и члены, и тело не может стоять, если вытащить из него кости. Пусть воспрянет дух ваш, пусть вскипит свойственная вам ярость! Теперь гунны, употребите ваше разумение, примените ваше оружие! И я первым пущу стрелу во врага!» и т.д. (если, конечно, верить Иордану).

Прямо скажем, уважаемый читатель,слишком уж красивы и витиеваты эти речи для Аттилы. Он, разумеется, орал как оглашенный, угрожая неприятелю и своим нерадивым воинам (возможно, пускал в ход плеть, а то и меч) – но и не более того. Да и если бы кто-либо из очевидцев, а тем более – участников Каталаунской битвы ухитрился записать ее ход, он наверняка сохранил бы для потомства более важные моменты. А не эти вряд ли слышные кому-либо в лязге и грохоте смертного боя высокопарные фразы. Удивительно схожие по содержанию и форме с произнесенными якобы другими полководцами перед многими другими битвами или в ходе этих битв…