Но если бы не «флюгегехаймен» в загашнике, ничего этого бы не произошло.

— Почему вы с Елизаветой не помогли мне раньше?

— На каком этапе?

— Когда моя душа чуть было не отъехала в мир иной на алтаре?

— А кто сказал, что тогда мы тебе не помогли?

— Что-то я не заметил.

Николаев молчал, и на вопрос не отвечал. Я уже хотел было сказать что-то резкое, как вдруг ощутил позади чужое предчувствие.

«Я всегда буду рядом», — услышал я эхо так знакомых мне слов.

Николаев, в глаза которому я сейчас смотрел, только руками развел. С таким видом, что он, как и я, во всем произошедшем лишь исполнитель.

— Ты был как никогда прав, — заговорила Елизавета, подходя ко мне сзади и мягко положив руки на плечи. — Если бы за дело сразу взялся Сергей, Георгий бы почувствовал. И ушел бы, чтобы выбрать для следующей попытки тебя подчинить другой, более подходящий и выгодный для себя момент. Поэтому ты и не знал, что мы знаем о том, что ты к нему идешь.

— Спасибо.

Елизавета прекрасно почувствовала мои эмоции, и разочарованно, и даже взволнованно, вздохнула.

— С Георгием нужно было заканчивать. Если бы не твой… флюхеге…флюгеге…

— Флюгегехаймен.

— Вот-вот, он. Если бы не твой флюгегехафмен, я бы вмешалась, будь уверен.

— Конечно.

Елизавета, еще больше расстроенная, еще раз вздохнула. Николаев также вздохнул.

— У меня, для тебя, есть одно знание. Время для которого пришло, — произнес вдруг он.

— И что это за знание?

— Душа Елизаветы, после того как она наложила на тебя во младенчестве слепок души, неразрывно связана с тобой. И если ты умрешь, окончательно умрешь… умрет и она. Так что не обижай ее пожалуйста своими подозрениями в том, что используя ситуацию твоего неведения она руководствовалась лишь выгодой возможной победы. Когда ты лежал на алтаре, она рисковала не меньше, чем ты.

Глядя на Николаева, и слушая его слова, я вдруг понял, что ему, возможно, сегодня было даже сложнее чем мне. Я хотя бы участвовал в процессе жертвоприношения, в динамике, а он был вынужден просто ждать. Переживая за жизнь Елизаветы, и доверившись ей, что все будет хорошо. И только сейчас я вдруг заметил, что у него на висках несколько прядей серебряных появилось. Раньше не было.

Обернувшись к Елизавете, я увидел, что она смотрит на меня с улыбкой, но сквозь слезы.

«Мы победили», — словно бы говорил ее взгляд.

— Мы победили, но вероятность этого для нас была крайне мала, — вслух сказала она. — Если бы ты был в курсе наших планов, то эта вероятность вообще бы исчезла. Георгий был очень силен — ты смог скрыть от него знание о твоем флюгегехаймене, но знание о моей готовности атаковать ты бы просто не смог от него спрятать. Все же он, пусть по незнанию, говорил неправду, утверждая, что все еще остается на человеческом уровне.

В ответ на слова Елизаветы я только руками развел, признавая, что был немного неправ в злости раздражения.

— А ты?

— Я не оперирую силой стихий. Я просто… вижу время и возможности.

Кивнув, я еще раз подумал о том, что они — по могуществу, похожи. Только Георгий был сильнее в плане грубой силы, а вот Елизавета оказалась более подготовленное в части расчетной, более похожей на деятельность трех окопавшихся до недавнего времени в этом мире архидемонов.

— Далеко вперед видишь?

— Не так далеко, как хотелось бы, — ушла она от прямого ответа.

— Есть еще один важный вопрос.

— Задавай, — почти беззвучно произнесла Елизавета.

— Мотивы Георгия, и… да и вообще предыстория, — пожал я плечами.

— Я могу ответить тебе на этот вопрос.

— Но? — почувствовал я некоторую недосказанность.

— Но есть ответы, без которых живется легче. И есть вопросы, на которые очень сложно давать ответы. Если ты задашь этот вопрос второй раз, я на него отвечу. Но… очень прошу, подумай. Нужен ли тебе этот ответ?

— Я подумаю.

— Спасибо, — вдруг крепко обняла меня Елизавета.

— С этим пока проехали, а у меня есть еще один вопрос… — посмотрел я на Николаева.

— Артур, — оборвал он меня на взлете начатой фразы.

— Да?

— Позволь непрошенный совет.

— Слушаю.

— На твоем месте я бы не задерживаясь отбыл на Занзибар.

— Почему?

— Потому что через двадцать три минуты здесь будет Император. После того, как он узнает всю суть произошедшего, государь поймет — все наши с тобой действия были на благо Отчества, и более того — принесли невиданные дивиденды. Но видишь ли, внешние признаки не позволяют сразу и сходу этого понять…

В этот момент глыба, не так давно ударившая в Лубянку, беззвучно для нас — накрытых куполом, раскололась. Один из больших осколков проехался и врезался в торец здания Политехнического музея, выбивая окна и разрушая лепнину.

…- и более того, — после короткой заминки продолжил Николаев: — Как почему-то в случае с тобой это обычно и бывает, все внешние признаки указывают именно на тебя как на катализатор и как на основного виновника событий. Поэтому я бы ненадолго отложил твою встречу с государем, и на остальные твои вопросы ответил потом.

— Артур, прекращай! — даже хлопнул ладонью по столу Валера.

— Угу.

— Ты уже похож на сумасшедшего ученого в изгнании.

— Угу.

— Я серьезно. В зеркало давно себя видел?

— А почему в изгнании?

— Что?

— Почему я похож на сумасшедшего ученого в изгнании?

— Н-ну не знаю, — развел руками Валера. — Наверное потому, что у сумасшедшего ученого в изгнании нет домоправительницы и горничной? И он очень плохо выглядит — немытый, усталый, зачуханный, вонючий…

— Ну я вроде не пахну, да и душ не так давно принимал.

— Двадцать часов назад.

— Ну не воняю же пока. Да и удобств мне, так-то, хватает.

— Зато тебе ума не хватает!

— Валер.

— Артур.

— Вот смотри: мне, кроме тебя, помогают еще Эльвира, Николетта и Саманта. И они, в отличие от тебя, не гундят как ты. Потому что понимают — дело государственной важности.

Говоря это, в глубине души я понимал — на самом деле Валера прав. Я ведь действительно выглядел не очень. Впрочем, неудивительно: не спал уже больше двух суток, с небольшими перерывами на еду исступленно пытаясь попасть туда, куда не знаю, и найти то не знаю что.