— Расскажите мне об этой штуке, — кивком он указална портрет.

— Нет.

— Послушайте, Альма, вы что, пытаетесь выгородитьДжорджа Леверинга?

Терри, я не стану разговаривать с вами на эту тему. Большевы от меня ни слова не добьетесь.

Он задумчиво посмотрел на картину и хмуро заметил:

— Ладно, Альма. Может, так оно и лучше. Но имейте ввиду: я хочу разобраться в этой истории и я помогу вам. Может, действительнобудет лучше, если я не узнаю от вас ни одного факта, так как, если бы высообщили мне хоть один, это связало бы мне руки. Но запомните, Альма, я помогулишь вам, и только вам одной. И если вы попытаетесь выгородить кого-то иливзять на себя чью-либо вину, я все равно об этом узнаю. Я не допущу, чтобы выза кого-то расплачивались, не важно за кого — за Леверинга, Синтию или ещекого-нибудь.

Он вышел из рабочей комнаты в гостиную и, взяв с кресла своюшляпу, надел ее.

— Терри! — крикнула она, когда он уже собиралсявыйти из квартиры. — О, Терри, если бы вы только могли понять, если бы вытолько знали…

— Не переживайте, — хмуро прервал он ее, —может, чего-то и не пойму, но уверяю вас, все, что нужно, я узнаю. И уж тогдасполна рассчитаюсь с тем, кто сейчас водит вас за нос.

Она стояла и смотрела на него, и глаза ее были полны тоски иболи. Терри вышел из квартиры и аккуратно закрыл за собой дверь.

Сразу за туннелем Стоктон-стрит органично вливается в район,где столько китайского, что кажется: здесь правит Дракон.

Китайские антикварные магазины, в роскошных витринах которыхспециально для туристов выставлены самые разнообразные, самые редкие предметывосточного искусства. Тут же, рядом с этими богатыми магазинами, располагаютсямногочисленные лавки, в которых можно купить все, что необходимо китайцу дляжизни: редкие лекарства с Востока; отростки оленьих рогов, употребляемые дляподдержания силы и смелости; корни женьшеня для восстановления крови. Прямо натротуаре стоят лотки с цукатами, креветками и какими-то особенными,темно-коричневыми, похожими на кусочки кленового сахара, сушеными морскимиушками.

За этими роскошными магазинами с ярко освещенными витринамитеснятся дома, в которых, подобно пчелам в ульях, живут китайцы. Когдапредставители одного народа, привыкшие к городам, где так мало свободногопространства, где жить приходится в такой невероятной тесноте, не мешающей им,однако, чувствовать себя счастливыми, оказываются в новых условиях, не похожихна прежние, непреодолимая сила привычки вновь соединяет их вместе, заставляяжить в тесном, неразделимом сообществе.

Здесь, где редко можно встретить человека с белой кожей, вэтих домах с невзрачными, обшарпанными подъездами, с узкими лестничнымипролетами, с длинными коридорами, по обеим сторонам которых столько дверей, чтокажется, будто это — одна огромная квартира со спальнями, детскими, гостиной,кабинетами, кухней и так далее, на самом же деле в этой гармоничнойперенаселенности, непостижимой для ума западного человека, живет множествокитайских семей.

Терри Клейн вошел в тускло освещенный подъезд, поднялся полестнице с перилами, отполированными до медного блеска частым прикосновениемчеловеческих ладоней, и направился к располагающейся в конце коридора двери,выглядевшей грязней и обшарпанней, чем все остальные. Открыв эту дверь, онувидел перед собой другую — массивную, из дорогого тикового дерева.

Терри нажал на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверьотворилась, и перед Терри предстал слуга-китаец с изборожденным морщинамилицом. Глаза его были лишены всякого выражения; он скользнул взглядом по Террии пропустил его внутрь.

Клейн вошел в крохотную прихожую, обогнул ширму и оказался вгостиной, пол которой был покрыт роскошным пушистым ковром.

Чу Ки был человеком суеверным, он ни в коем случае недопустил бы, чтобы двери комнат его квартиры располагались на одной линии сокнами или друг против друга. Чу Ки не случайно поставил ширму у самого входа вгостиную: всякому китайцу известно, что те беспризорные, всеми отвергаемые душиумерших, которых на Востоке называют «Бездомными Привидениями» и которым заземные грехи судьбой назначено блуждать в сумерках потусторонней жизни, могутпередвигаться лишь по прямой линии. Эти привидения не могут пересекатьзигзагообразные мостики, не могут перешагнуть через специально оставленное втемном коридоре бревно, не могут обогнуть они, естественно, и ширму.

В логике Чу Ки отказать было нельзя; он прекрасно понимал теаргументы, которые его западные знакомые выдвигали, чтобы доказатьнесостоятельность подобных предрассудков, и тем не менее он ни на шаг неотступал от освященных веками, испытанных мер предосторожности.

Как только Терри вступил в гостиную, Чу Ки снял большие очкив роговой оправе — тем самым он показал, что разница в годах не имеет никакогозначения, что он считает Терри равным себе и высоко ценит его ум.

Терри сложил ладони на китайский манер и учтиво поклонился.

— Как солнечные лучи греют умирающие листья осени, таквы дарите новую жизнь моему сердцу, — произнес Чу Ки на кантонскомдиалекте.

— Это я пришел насладиться солнечным светом вашейвеликой мудрости, — на том же диалекте ответил ему Терри.

Чу Ки вежливым жестом указал на кресло, предназначенное длясамых почетных гостей. Если бы Терри не был стеснен временем и мог следоватьвсем правилам китайского этикета, он бы принялся убеждать хозяина, чтонедостоин занять столь почетное место, сделал бы вид, что собирается сесть вдругое кресло, и предоставил тем самым хозяину возможность произнести лестнуюдля гостя пространную речь. Но Терри очень спешил, ему было не до тонкостейкитайского этикета, однако, чтобы не показаться бестактным и не обидеть Чу Ки,он заговорил на английском и сразу перешел к сути дела.

— Где Соу Ха? — спросил он.

Чу Ки ударил в гонг. Резная панель в стене сбоку от Террибесшумно отодвинулась в сторону, и в комнату вошел старик слуга. Его лицо былосовершенно бесстрастным. Чу Ки произнес имя дочери. Слуга удалился. Несколькосекунд спустя открылась другая дверь.

В Китае отец дает дочери имя, которое соответствует егопредставлению о ней. Сочетание слов «Соу Ха» в неуклюжем, крайнеприблизительном переводе с китайского означает Вышитое Сияние.

Как только в комнату вошла девушка, Терри поднялся с кресла.Она была хрупкой и изящной, как лепесток лотоса, от нее веяло свежестью горнойросы. Своими аспидно-черными глазами она взглянула на Терри, ее губы, красивыелинии которых были смело подчеркнуты помадой, расплылись в улыбке. Ее длинныетонкие пальцы коснулись его руки.

— Извините, что пришла не сразу. Когда слуга сообщилмне, что отец хочет видеть меня, я решила привести себя в порядок.

— Как вам не стыдно! — укоризненно воскликнул Терри. —Сам Творец не смог бы добавить что-либо к вашему совершенству.