Происшедшее за этот долгий день виделось фрагментами, иногда накладывающимися друг на друга: ящик, в который его «упаковали», бетонные стены колодца, из которого он каким-то чудом выбрался, скотник живой и скотник убитый, салон пропахшей навозом машины интернациональной троицы и лужи застывшей крови на грязном полу склада.

На пару минут ветер утих. Наступила тишина, и опять из-за рощи раздался крик. Но поднявшийся теперь уже северный ветер прервал его. Потом снова растрепал Суворину волосы и забрался под куртку, освежая вспотевшее тело. Он поежился, застегнул молнию на куртке.

– Иду, – пробормотал он и бросился к мотоциклу.

В каменной западне точно кто-то был.

– Помогите! – раздавался оттуда жалобный дребезжащий голос.

Панкрат подбежал к самому краю и, склонившись, включил фонарик. Снизу на него смотрело белое, как у мертвеца, лицо «Дэни де Витто».

– Так ты не сдох?! – искренне изумился Суворин.

В ответ не раздалось ни звука. «Де Витто» не двигался. И если бы не его горящие от страха глаза, выглядел бы трупом.

– А сюда тебя каким ветром занесло? – спросил Панкрат. – Впрочем, какая мне разница?

Он выпрямился и, отойдя на пару шагов от ямы, выключил фонарик. Вокруг стояла полная тишина. И было слышно, как шуршат ветки какого-то кустарника. Суворин посмотрел на небо, потом на яму. И тут снизу донесся голос.

– Помогите мне! У меня разбита голова.

– А парням моим кто голову разбил?! – Панкрат снова склонился над ямой.

В ответ – тишина.

– Ну и сдохни там, погань! – Суворин выпрямился и пообещал: – Сейчас отыщу булыжник потяжелее и спущу его на тебя, чтоб ты не мучился.

– Не надо! – раздался крик из колодца. – Уверяю вас, я не хотел! Меня втянули в это дело!

– Ну да! Ну да! – согласился Панкрат. – Рассказывай, кто эти уроды.

– Иностранцы.

– Я и сам догадался. Дальше!

– Немец – Отто Шнейдер. Француз – Жан Рувье. Оба остановились в гостинице «Турист».

– Что ж так скромно?

– Они небогатые. Приехали сюда договор заключать о найме бросовых земель.

– А тебя типа в качестве переводчика взяли? – с издевкой в голосе спросил Суворин.

– Да нет! Они по-русски лучше меня базарят, – возразили снизу. – Меня взяли в качестве гида. Я ведь родом отсюда.

– А скотник зачем с вами был?

– Это мой троюродный дядька.

– Это он вам рассказал про медальон?

– Он.

– А где теперь твои иностранцы?

– Откуда я знаю? Меня ведь в лесу по голове дубиной огрели. А когда я очнулся, рядом только дядька мой покойный лежал. А больше никого не было. Истинный крест!

– Ладно, – Суворин склонился над ямой и осветил ее фонарем. – Я не буду бросать на тебя камень. На хрен мне об тебя мараться. Живи.

– Я так и знал, что ты не поможешь мне! – раздался истеричный визг снизу.

– Черт! – воскликнул в ответ Суворин. – Я становлюсь предсказуемым!

– Однажды и ты сдохнешь в такой же слизи, – застонал «Де Витто».

– Иногда приходится осознавать то, чего осознавать не хочется, – пробормотал Панкрат, решительно направляясь прочь.

Снова подул холодный ветер. Суворин поднял голову и увидел впереди завесу дождя. Луна исчезла. Небо над строительной площадкой было в черных тучах, между которыми мерцали яркие, холодные звезды.

Панкрат сжал губы. Ему казалось, что он стоит здесь вечно. Под этим вечным небом и вечными звездами. Где-то далеко завыла милицейская сирена.

Суворин опустил голову и несколько минут сосредоточенно смотрел себе на ноги. Потом поднял лицо к небу и закричал:

– Я живу как-то не так? Сколько еще уравнений я должен решить, чтобы что-нибудь понять?!

Ночь снова разорвал крик из ямы.

Губы Панкрата чуть дрогнули. И если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то ничего бы не заметил. Он тихо смеялся. Это был внутренний смех, сотрясающий все его сознание.

– А я ведь твою машину проветрил! – пробормотал он. – Аж до Москвы.

Его как будто услышали. В ответ раздался тихий жалобный скулеж.

– У меня такое чувство, что его что-то беспокоит, – Панкрат наконец тяжело рассмеялся и поспешил к «Boy Racer».

Через тридцать минут он выехал на шоссе, которое пятнистой лентой тянулось вперед, четко выделяя тень мотоциклиста на бетоне. Сквозь тучи пробивалась луна. На какое-то время к Суворину присоединились еще два мотоциклиста. Но он не заметил их и не ответил на их сигналы, когда они, набрав скорость, обогнали его. Несмотря на ночную прохладу, он был весь в поту. Убрав одну руку с руля, он расстегнул куртку и провел пальцами по осунувшимся, обросшим щетиной щекам. Стало немного легче. Стараясь ни о чем не думать, он просто смотрел на дорогу, окруженную соснами, и вспоминал, как в детстве рисовал акварелью. Почти каждый день. Рисовал дождь, солнце, улицы. Но однажды проснулся и понял, что все ушло, и так и не сумел объяснить себе: почему.

Дорога пошла под уклон, и Панкрат увидел белое облако внизу. Это была стена приближающегося ливня. Но пока капли над ним падали медленно и не особенно беспокоили его. И вот он въехал в полосу дождя. Струйки воды безжалостно потекли по шее, затекая за воротник куртки.

На повороте «Boy Racer» занесло, но Панкрат справился с управлением. Затем, сбавив скорость, убрал одну руку с руля, чтобы застегнуть молнию на куртке. Больше уже ни о чем не думая, он помчался в ливень.

Глава 4

Обед проходил в торжественной, почти чопорной обстановке. Гости были одеты так, как если бы их обслуживала школа ручной одежды Paco Rabbana. Пили «Grange Hermitage» тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. С аппетитом ели форель с тыквенным шатни, копченые стерляжьи спинки с грушами. И клубнику фламбе – на десерт.

Разговаривали на немецком и французском. В основном о московских нравах и традициях, бескультурье и неспособности местных использовать доставшееся им архитектурное наследство.

Обед проходил в только что отреставрированном «Дягилеве». Русских