Левый глаз зажмурь, правым наводи. Лучше, точней. Стукни ладошкой по рукояткам затыльника. Легонько так… Хорошо.

Мирзо не тушевался и не путался в мыслях, как первый раз. Близость лежавшего рядом командира успокаивала и ободряла. И вот долгожданное — «Огонь!» Большие пальцы плавно нажали на спусковой рычаг — «гашетку», правый глаз ясно видел прорезь целика, ровную мушку и дальше, на линии наводки, — цель.

«Надо уметь за мишенью видеть врага, которого, кроме тебя, никто другой не уничтожит», — вспоминались ученику слова лежавшего рядом командира. И Мирзо вдруг отчетливо увидел, как высвеченное молнией, лицо врага; не важно какого — того ли, кто его ранил в октябре сорок третьего на днепровском плацдарме, или того, чья пуля сразила старшего брата, когда он переправлялся через Днепр, или того, кто встретится в завтрашнем бою…

В руках задрожали рукоятки, в ушах забила резкая, частая дробь. И в этой радостной, приятной слуху трескотне он слышал, как внизу, под вертлюгом, постукивают о мерзлую землю стреляные гильзы и как младший лейтенант сказал «Хорошо», а потом — «Стой».

Мирзо запомнил — это было 21 января 1944 года. В этот день в далеком, горьком году в Горках умер Ленин. Мирзо мысленно произнес это имя, как клятву и как признательность и ему, вождю и учителю, и всему русскому народу за то, что они дали возможность ему, таджику, вместе с другими народами-братьями с оружием в руках сражаться за Советскую Родину.

В те зимние дни 1944 года, когда дивизия освобождала Правобережную Украину, в батальон принесли листовки с отпечатанным на них текстом нового Государственного гимна Советского Союза. Такую листовку получил каждый боец. Гимн разучивали в траншеях, в блиндажах и землянках, в уцелевших домах, где временно квартировали солдаты. Агитатор Бобаджанов собирал бойцов среднеазиатских национальностей, переводил русский текст, разъяснял смысл переведенных слов.

В новом гимне были простые слова, близкие, понятные. Сердце принимало их как свое родное, кровное, выстраданное. В тех словах были грозовые тучи, сквозь которые сияло солнце свободы, и был великий Ленин, озаривший нам путь к победам. Гимн славил социалистическое Отечество, великую дружбу народов, наше победоносное Красное знамя.

В пулеметном взводе гвардии младшего лейтенанта Дронова в те дни побывали командир батальона гвардии майор Ольшевский, парторг гвардии старший лейтенант Попов и представитель политотдела гвардии лейтенант Киселев. Они беседовали с солдатами, интересовались их настроением, узнавали, как идет разучивание нового гимна. Киселев посоветовал Дронову, как лучше организовать эту работу.

— Кто у вас агитатор? — поинтересовался он.

— Красноармеец Бобаджанов.

— Таджик? — уточнил Киселев.

— Да. Окончил учительский институт, грамотный, толковый парень.

— Хорошо. Как бы познакомиться с ним? Можно его сейчас позвать?

Через несколько минут перед Киселевым стоял Мирзо в ладно пригнанной шинели, в шапке, уши которой были подвязаны сзади так, как это делали сибиряки-охотники. Боец смело и открыто смотрел на незнакомого офицера. Представился по-русски, правда, с заметным акцентом.

Киселев поздоровался с пулеметчиком за руку и ощутил своей ладонью его крепкое пожатие.

— Как вас звать? — спросил лейтенант.

— Мирзо, — ответил боец.

— Мирзо, Мирзо… — Киселев будто порылся в памяти. — По-русски это значит «грамотный». Не ошибся я?

— Так будет, — подтвердил Бобаджанов. И спросил: — Откуда вы знаете таджикский язык?

— Ну, это громко сказано, — улыбнулся лейтенант. — Язык вашего народа я, к сожалению, не знаю. А что значит «мирзо» по-русски, знаю. Со мной учился Мирзо из Нурека. Знаете такой город?

— Обязательно знаю. Нурек на Вахше — горная река, быстрая, как молния.

Киселев рассмеялся:

— Это уж точно — как молния. Нурек ваш знаю. И Вахш тоже знаю. В переводе на русский язык «вахш» будет «дикий». Так?

— Да, дикий.

Киселев, не пряча улыбки, сказал серьезно, уверенно:

— Вот увидите: после войны на Вахше построят такую гидроэлектростанцию, что энергии хватит всем среднеазиатским республикам.

— Далеко смотрите, товарищ гвардии лейтенант, — сказал Мирзо.

Ему было приятно говорить с этим человеком. А Киселев вслух помечтал и о том, какой будет после войны этот край, где они воюют, — Украина.

— Хорошо, Мирзо. Давайте вот о чем поговорим, — сказал Киселев, переходя на другую тему. — Вы — агитатор и должны стать не только опорой командира взвода в разучивании гимна, но и душой, запевалой этого дела. А дело это политически важное. И кто, кроме вас, поможет воинам нерусских национальностей? Сколько их у вас во взводе?

— Одиннадцать человек, — ответил Бобаджанов.

— Сегодня еще двое прибыли, — уточнил Дронов.

— Видите, работы прибавляется. Между прочим, в полках дивизии идет соревнование: кто быстрей разучит гимн. Включайтесь и вы.

Дронов спросил:

— Текст гимна у нас есть, разучиваем. А как с мелодией? Ни нот нет, ни музыкантов. А гимн ведь надо петь…

Киселев согласился:

— Правильно говорите. Такой вопрос сейчас задают все. К сожалению, нот пока мало, музыкантов в дивизии тоже — раз, два и обчелся. В каждый взвод не пришлешь. Политотдел дал указание редактору газеты отпечатать гимн с нотами. Но в типографии нет шрифта, чтоб ноты печатать. Это ведь не буквы, а особые знаки.

— Ну да. Скрипичный ключ, бемоль, бекар, диез…

Дронов сыпал мудреной терминологией, словно из пулемета.

— Вы что, разбираетесь в нотах?

— Немного увлекался музыкой перед войной, — признался младший лейтенант.

— Да, чем мы только не увлекались до войны… — Киселев провел руками по ремням портупеи, затем вынул правую руку из-под ремня и положил ее Дронову на плечо. — Я вот на истории древних славян был помешан. Да и сейчас в душе историк. А история делается здесь, на войне, нами делается. А насчет нот вот что скажу. Ищем в дивизии умельца, кто бы смог вырезать нотные знаки. Сделать их надо для типографии — вот задача. У вас во взводе, случайно, нет такого мастера?

Дронов подумал и сказал:

— Разве самому попробовать?

Юрий до войны увлекался резьбой по дереву. Кое-что получалось. Правда, подзабылось это ремесло, да и инструмент нужен. Эти сомнения он и высказал Киселеву. Тот успокоил:

— Не турбуйся, как говорят украинцы. Найдем инструмент. По хатам поищем. Другой вопрос: из какого материала вырезать? Из дерева не пойдет?

Дронов усмехнулся:

— Дерево не годится. Слабый материал, не выдержит.

— А резина?

— Резина получше. Штампики всякие из резины вырезают. Но для типографского дела и резина не подходит. В типографии должен быть линолеум. Вот это материал!

— Хорошо, изучим этот вопрос. Если найдется линолеум, придем к вам за помощью.

Но, видно, не нашли линолеума. Ноты в газете так и не появились.

— Ничего, и так разучим, — говорил товарищам Мирзо.

Как агитатор, он помогал бойцам в разучивании слов гимна. Сам уже выучил, а вот другие не успевали.

— Барот, как у тебя с гимном? Получается? — спросил как-то