Я вижу ее в нашей маленькой начальной школе в полосатом зеленом летнем платьице; вижу, как она ныряет в бассейне словно тюлень; как целует свой талисман-крюгерранд перед теннисным матчем. Вижу ее в Королевском колледже искусств с принадлежностями модистки. В Аскоте — ее сфотографировали для «Вог» — лицо Эммы сияет под одной из ее фантастических шляп.

А когда в мою комнату заползает серый рассвет, я вижу Эмму такой, какой она была в последний раз.

— Прости, — шепчу я.

«Ты замечательная подруга».

— Прости меня, Эм.

«Что я буду делать без тебя?..»

Стоя под душем, я пыталась обратить свои мысли к работе и вечеринке. Пришло около восьмидесяти человек, включая трех моих бывших коллег по «Сотби», а также пара соседок с Беннетт-стрит и несколько местных владельцев магазинов. Зашел Тед из агентства по продаже недвижимости, расположенного напротив, — он купил шелковый мужской жилет; объявился торговец цветами Руперт, а также Пиппа, владелица кафе «Мун дейзи», вместе с сестрой.

Была там и парочка специализирующихся на моде журналистов, которых я пригласила. Я надеялась установить с ними контакт — пусть берут мою одежду для съемок в обмен на рекламу.

— Очень элегантно, — сказала мне Мими Лонг из журнала «Женщина и дом», когда я расхаживала по магазину с шампанским. И протянула мне бокал, чтобы я вновь его наполнила. — Обожаю винтаж. Словно попадаешь в пещеру Аладдина — появляется восхитительное предчувствие открытия. Вы будете вести дело в одиночку?

— Нет, мне понадобится помощница, чтобы закупать вещи и относить их в чистку и ремонт. Если вы знаете кого-нибудь подходящего… Этот человек должен интересоваться винтажем, — добавила я.

— Буду иметь в виду, — пообещала Мими. — О! Неужели вон там настоящий Фортуни?..

«Нужно дать объявление о том, что мне требуется помощница, — думала я, вытираясь полотенцем и причесывая влажные волосы. — Я могу поместить его в местной газете, где работает Дэн, — как там она называется?»

Одевшись в широкие льняные брюки и приталенную рубашку с короткими рукавами и воротником как у Питера Пэна, я вдруг поняла, что Дэн правильно определил мой стиль. Мне нравятся платья косого покроя и широкие брюки конца тридцатых — начала сороковых; волосы до плеч, ниспадающие на один глаз. Я люблю расклешенные пальто, маленькие продолговатые сумочки, туфли с открытыми носами и чулки со швом. Люблю ткани, которые ласкают кожу.

Я услышала, как грохочет почтовый ящик, и сошла вниз. На коврике лежали три письма. Узнав почерк Гая на первом конверте, я разорвала его пополам и бросила в корзину для мусора. Я знала, что он пишет, поскольку уже не раз получала от него письма.

Во втором конверте была открытка от папы. «Удачи тебе в новом деле, — написал он. — Я постоянно думаю о тебе, Фиби. Пожалуйста, навести меня. Мы очень давно не виделись».

Это правда. Я была так занята, что не пересекалась с ним с начала февраля. Мы встретились тогда в кафе в Ноттинг-Хилле на примирительном обеде. Я не ожидала, что он придет с ребенком. Зрелище моего шестидесятидвухлетнего папы с прижатым к груди двухмесячным младенцем оказалось для меня, мягко говоря, шоком.

— Это… Луи, — застенчиво сказал он, теребя слинг. — Как это развязывается? Эти противные зажимы… Я никогда… а, понял! — Он с облегчением вздохнул и достал ребенка с нежным, но несколько озадаченным выражением лица. — Рут вечно на съемках, так что пришлось взять его с собой. О… — И с беспокойством взглянул на Луи. — Как ты думаешь, он голоден?

Я в ужасе посмотрела на папу.

— А мне-то откуда знать?

Пока он шарил в специальной сумке в поисках бутылочки, я смотрела на Луи — его подбородок был мокрым от слюны — и не знала, что думать и тем более говорить. Он был моим крохотным братиком. Как я могла не любить его? В то же время как я могу любить Луи, если его существование заставляет страдать мою маму?

Тем временем Луи, которому была неведома вся сложность ситуации, схватил мой палец маленькой ручонкой, улыбаясь беззубым ртом.

— Рада видеть тебя, — сказала я.

Третье письмо было от матери Эммы. Я узнала ее почерк. Мои руки дрожали, когда я открывала конверт.

«Я просто хочу пожелать тебе удачи в новом деле, — писала Дафна. — Эмма была бы так взволнована. Надеюсь, у тебя все в порядке. Мы с Дереком по-прежнему живем одним днем. Самым тяжелым для нас оказалось то, что, когда все это случилось, мы были далеко — ты можешь понять наше горе».

— О да, могу, — пробормотала я.

«Мы все еще не разобрали вещи Эммы… — Я почувствовала, как все внутри меня сжимается. Эмма вела дневник. — Но потом нам бы хотелось отдать тебе какие-то ее вещицы на память. Я также хочу сообщить тебе, что по случаю первой годовщины, 15 февраля, состоится небольшая церемония в память Эммы. — Мне не надо напоминать об этом — эта дата будет огнем жечь мое сердце до конца жизни. — Я свяжусь с тобой ближе к делу, а пока да благословит тебя Бог, Фиби. Дафна».

«Она не стала бы благословлять меня, если бы знала правду», — горько подумала я.

Я взяла себя в руки, достала из стиральной машины несколько вышитых французских ночных рубашек и повесила их сушиться, затем заперла дом и отправилась в магазин.

Там надо было завершить уборку, и, открыв дверь, я почувствовала кислый запах вчерашнего шампанского. Я отправила бокалы обратно в «Оддбинс» в такси, выбросила пустые бутылки в мусорный ящик для стекла, подмела пол и побрызгала диван дезодорирующим средством. А когда часы на церкви пробили девять, перевернула табличку с надписью «Закрыто».

— Ну вот, — сказала я себе. — День первый.

Я села за прилавок и занялась ремонтом жакета от Джин Мюир.

К десяти часам я стала печально гадать, а не права ли моя мама? «Возможно, я сделала большую ошибку», — думала я, глядя, как люди проходят мимо, едва взглянув на мой магазин. Сидеть здесь после суеты «Сотби» было скучно. Но потом я напомнила себе, что стану ходить на аукционы, встречаться с дилерами и навещать людей, чтобы оценить имеющуюся у них одежду. Буду вести переговоры с голливудскими стилистами о поставке нарядов для их знаменитых клиентов и время от времени ездить во Францию. Буду работать с сайтом «Деревенского винтажа» и продавать одежду по Интернету. «Дел у меня окажется невпроворот», — подумала я, вдевая нитку в иголку, и напомнила себе, какое давление испытывала в прошлой жизни.

В «Сотби» я постоянно ощущала себя словно под дамокловым мечом. Мне надо было проводить аукционы, и делать это успешно и компетентно; меня вечно обуревал страх, будто у меня недостаточно вещей для следующей продажи. Если же вещей хватало, то я беспокоилась, что не продам их, или продам по недостаточно высокой цене, или покупатели не оплатят счета. Я постоянно боялась, что вещи украдут или испортят. А хуже всего было вечное грызущее опасение упустить хорошую коллекцию, которая могла уйти к конкурентам, — мои директора непременно достали бы меня вопросом, почему так произошло.