— Это просто несбывшиеся мечты в баночках, мама.

Она пощупала свои щеки.

— Возможно, мне поможет ботокс… Я подумываю над этим. — Она подтянула вверх бровь указательным пальцем. — Но по закону подлости все пойдет не так, и в результате мои веки окажутся на уровне ноздрей. Как я ненавижу эти морщины!

— А ты научись любить их. Морщины — это нормально, когда тебе пятьдесят девять.

Мама вздрогнула, словно я ее ударила.

— Не надо. Я боюсь получать льготный билет на автобус. Почему бы им не давать проездные на такси, когда нам исполняется шестьдесят? Тогда бы я так не расстраивалась.

— Морщины не делают прекрасных женщин менее прекрасными, — заверила я, помещая пакеты с надписью «Деревенский винтаж» за кассой. — Наоборот, они становятся более интересными.

— Но не для твоего отца. — Я промолчала. — Знаешь, я думала, он любит руины, — сухо добавила мама. — Ведь он археолог. Но теперь он с девушкой, которая чуть старше тебя. Это просто гротеск, — горестно пробормотала она.

— Это действительно оказалось сюрпризом.

Мама сняла с юбки воображаемую ниточку.

— Ты не пригласила его на сегодняшнюю вечеринку? Или пригласила? — В ее глазах я прочитала одновременно и панику, и надежду.

— Нет, не пригласила, — спокойно ответила я. Ведь в противном случае без Рут бы не обошлось.

— Тридцать шесть, — горько сказала мама.

— Ей сейчас должно быть тридцать восемь, — уточнила я.

— Да. А ему шестьдесят два! Я бы хотела, чтобы он никогда не имел отношения к этому жалкому телевидению, — простонала она.

Я достала из пакета зеленую сумку «Келли» от Гермес и поместила ее в стеклянную витрину в форме куба.

— Ты не могла предвидеть будущее, мама.

— И подумать только, я сама убедила его — по ее просьбе! — Она взяла бокал с шампанским, и ее обручальное кольцо, которое она продолжала носить в отрицание папиного ухода, сверкнуло в луче солнца. — Я думала, это поможет его карьере, — с несчастным видом продолжала мама. — Считала, это повысит его репутацию и он заработает деньги, которые пригодятся, когда мы уйдем на пенсию. И вот он уезжает на съемки «Больших раскопок», но главное, что ему удалось раскопать, — мамино лицо исказила гримаса, — так это ее. — Она отпила шампанского. — Это было просто…

Мне пришлось согласиться. Едва мой отец завел интрижку на стороне впервые за тридцать лет семейной жизни, как мама тут же прочитала о ней в дневнике событий «Дейли экспресс». Меня передернуло, когда я вспомнила подпись под фотографией папочки и Рут у входа в ее квартиру в Ноттинг-Хилле:

ТЕЛЕВИЗИОНЩИК БРОСАЕТ ЖЕНУ. ХОДЯТ СЛУХИ О БУДУЩЕМ РЕБЕНКЕ.

— Ты часто его видишь? — спросила мама нарочито спокойно. — Конечно, я не могу тебе этого запретить. И не хочу — ведь он твой отец, — но, если честно, мысль, что ты проводишь с ним время, и с ней… и… и… — Мама не могла заставить себя упомянуть о ребенке.

— Я не видела его целую вечность, — правдиво ответила я.

Мама одним глотком допила шампанское и отнесла бокал на кухню.

— Не буду больше пить. Мне от него хочется плакать. Ну ладно, — оживленно произнесла она, вернувшись. — Давай сменим тему.

— О'кей. Скажи мне, что ты думаешь о магазине. Ты не была здесь несколько недель.

Мама обошла «Деревенский винтаж», и ее маленькие элегантные каблучки стучали по деревянному полу.

— Мне нравится. Он совсем не напоминает секонд-хэнд — больше похож на что-то изысканное, скажем, «Фейз эйт».

— Рада слышать. — Я подровняла линию бокалов с нежно искрившимся шампанским.

— Мне нравятся стильные серебристые манекены, и здесь просторно.

— Винтажные магазины могут создавать впечатление хаоса — в них столько всего понапихано, что приходится с трудом пробираться между стойками. А здесь достаточно света и воздуха, и поиски подходящей одежды окажутся приятными. Если вещь не будет продаваться, я просто заменю ее другой. Но разве все это не прелестно?

— Да-а, — отозвалась мама. — В определенном смысле. — Она кивнула на бальные платья: — Они забавные.

— Знаю. Я их обожаю. — Интересно, кто их купит. — А посмотри на кимоно. Оно двенадцатого года. Ты видела вышивку?

— Очень мило…

— Мило? Да это произведение искусства! А манто от Баленсиаги? Взгляни на покрой — оно состоит всего из двух частей, включая рукава. Просто удивительно.

— Хм-м…

— А это платье-пальто? Оно от Жака Фэта. Посмотри на парчу с изображением маленьких пальм. Где ты в наше время отыщешь такое?

— Все это очень хорошо, но…

— А этот костюм от Живанши будет великолепно смотреться на тебе, мама. Ты можешь носить юбки по колено, потому что у тебя прекрасные ноги.

Она покачала головой.

— Я не люблю винтажную одежду.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Предпочитаю новые вещи.

— Не понимаю этого.

— Я уже объясняла, дорогая. Я выросла в иную эпоху. У меня ничего не было, кроме ужасных низкокачественных вещей — колючих шотландских джемперов, серых юбок из сержа и грубых шерстяных сарафанов, которые во время дождя пахли мокрыми собаками. И я продолжаю носить все это — ничего не могу с собой поделать. Кроме того, мне не нравится надевать вещи, которые до меня носили другие люди.

— Но ведь все выстирано и вычищено. Это не благотворительный магазин, мама, — добавила я, быстро протирая прилавок. — Здесь продаются совершенно чистые вещи.

— Знаю. И все дышит свежестью — никакой затхлости. — Она потянула носом. — Ни малейшего намека на нафталин.

Я взбила подушки, лежащие на диване, на котором сидел Дэн.

— И в чем тогда проблема?

— Просто мысль об одежде, принадлежавшей кому-то, кто, возможно, уже умер… — Ее слегка передернуло. — У меня насчет этого пунктик. Мы с тобой в этом смысле отличаемся друг от друга. Ты похожа на отца. Вы оба любите воссоздавать старые вещи… Думаю, твое занятие — тоже своего рода археология. Портновская археология. О, посмотри, кто-то приехал!

Я подхватила два бокала с шампанским, а затем, ощущая прилив адреналина, с радостной улыбкой выступила вперед, чтобы приветствовать первых гостей. «Деревенский винтаж» открылся для посетителей…

Я всегда просыпаюсь среди ночи. Мне нет необходимости смотреть на часы, чтобы узнать время, — без десяти четыре. Я просыпаюсь в этот час каждую ночь в течение полугода. Мой врач говорит, что бессонница вызвана стрессом, но я знаю, что это не стресс. Это вина.

Я избегаю снотворного и потому иногда встаю и начинаю работать. Могу заняться стиркой — стиральная машина всегда в действии; могу гладить или ремонтировать одежду. Но я знаю, что лучше постараться снова заснуть, и потому лежу, пытаясь обрести забвение с помощью программы «Уорлд сервис» на Би-би-си или радио. Но прошлой ночью я не стала прибегать к этому способу, а просто лежала и думала об Эмме. Если я ничем не занята, она снова и снова приходит мне на ум.