– Да. – И Лохматик, тяжко вздохнув, вдруг начал тыкаться мордочкой в лицо Федору.

– Ты чего это, спятил?

– Да нет, просто решил попрощаться. Привык я к тебе.

– Удрать хочешь?

– Не-е-е, удрать я всегда успею, просто завтра, может, и прощаться некогда будет. Спокойной ночи, смертничек.

– Да пошел ты… – Раздевшись, рыцарь задул свечку на настольном канделябре, и в комнате наконец-то наступила тишина.

В пять часов все отъезжающие собрались на дворцовой площади, поеживаясь от утренней свежести. Около фонтана сиротливо стояли две кареты, сорок гвардейцев принцессы и наш доблестный рыцарь. Виола с грустью оглядела присутствующих и печально вздохнула. Какой-то придворный выбежал из дворца и, подойдя к принцессе с виноватым видом, опустив голову, тихо произнес:

– Простите, ваше высочество, ваши фрейлины извиняются, их карета неожиданно сломалась, поэтому они не могут выехать вместе с вами. Но они обещали обязательно догнать вас попозже.

Девушка побледнела, но спросила:

– А где мой духовный наставник падре Лучано?

– Он тоже извиняется, так как слегка приболел… и тоже пока не может сопровождать вас…

– Живот скрутило?

– Не знаю, – замялся придворный.

– Хорошо, идите, – отпустила его Виола. – А как у вас со здоровьем, сударь? – обратилась она к Федору.

– У меня кареты нет и живот не болит, так что я с вами, ваше высочество, – ответил рыцарь.

– Вы действительно уверены, что у вас нет очень важных и срочных дел, которые временно не позволят вам сопровождать меня?

– Скажи, что тебе надо отлучиться на пять минут, – чуть слышно забурчал Лохматик, но Федор только тихонько шлепнул ладонью по сумке.

– Я уверен. Можете на меня положиться, – просто ответил телохранитель.

Принцесса согласно кивнула и повернулась к своему войску.

– Мои гвардейцы, – обратилась Виола к стоящим в строю солдатам в белых сюрко, украшенных пятью желтыми лилиями. – Это не проверка на верность, ваша верность мне известна, и у меня никогда не было причин в ней сомневаться. Но я приказываю… Нет, прошу вас, если есть желающие остаться в городе, оставайтесь. Вы все поняли, что происходит, и, если у кого-то есть уважительные причины покинуть строй и уйти, я никого укорять и задерживать не буду.

Строй гвардейцев даже не шелохнулся.

– Ну что ж, тогда выступаем…

– Виола, – решил высказать свое мнение Федор, – раз так все складывается, вам сегодня надо отказаться от поездки и потребовать у опекунши охрану, достойную вашего сана.

– Да, лорд Тарэкс уже предлагал отряд своих наемников в помощь. Соглашаться?

– Тот самый, который во дворце?.

– Да, тот самый. Выступаем!

– Но он не посмеет в открытую…

– Вы уверены, что не посмеет?

– Нет…

Кортеж выехал, и, несмотря на такую рань, казалось, все жители города высыпали на улицы, чтобы поприветствовать Виолу. Посмотреть было на что. Принцесса ехала в роскошной золоченой карете, запряженной шестеркой прекрасных, ослепительно-белых лошадей. Второй экипаж был поскромнее, он предназначался для багажа высокородной особы. Впереди и позади карет торжественно вышагивало по двадцать человек личной гвардии принцессы, вооруженных длинными копьями и круглыми бело-желтыми щитами. Жители рукоплескали и бросали в воздух конфетти. Виола периодически выглядывала из окна кареты и милостиво одаривала подданных, разбрасывая в толпу медные и серебряные монеты. Да, красочное было зрелище!

После медленной и торжественной езды по городу кортеж наконец-то пересек крепостные ворота, и лошади двинулись вперед чуть быстрее, но не намного. Ускорить движение было нельзя, так как вся охрана была пешая, кроме единственного конного всадника – сэра Федора Контуженого, как его за глаза в насмешку стали называть придворные.

«Неужели Лохматик прав и мы все смертники? – грустно подумал Федор. – Не зря у фрейлин неожиданно карета сломалась».

– Ну-ка, ребята, – обратился он к телохранителям, – покажите кто-нибудь свой щит.

Удивленные таким дружественным обращением, рабы-гвардейцы передали ему один из своих щитов.

– …мать! Какая дешевая подделка! Да он даже стрелы не задержит. Ну-ка копье дайте. Ёпрст… итить-то!

Копья были очень красивые, украшенные конскими хвостами и великолепной резьбой, утончающей древко практически в два раза у самого основания острия. А сами металлические острия… Свинца на них не пожалели! Бутафория…

– Ребята, вы хоть поняли, что у вас за оружие?. Гвардейцы, ёклмн… Кто у вас старший?

– Я, капитан Гюнтер, старший. – К Федору подбежал бородатый детина примерно пятидесяти лет, со шрамом через все лицо. В черных как смоль волосах и кучерявой бороде здоровяка уже виднелись седые волосы. – У вас какие-то проблемы, сэр?

– У меня проблемы? Это у вас проблемы. Вы хоть поняли, что вам в руки дали, олухи?

– Да, мы обо всем догадались, когда увидели это «оружие». Мы же гвардия, нас обучали. Раньше, когда отец Виолы был жив. Но принцессу на смерть все равно не бросим, мы все так решили…

– Ну что, дошло наконец, сэр рыцарь контуженый, что я прав? – высунулся Лохматик из сумки. – Скажи ребятам, что отлить надо, и деру, деру!

– Заткнись.

– Тоже мне Первый рыцарь… «Первый парень на деревне, а в деревне один дом»!

Но Федор в ответ опять шлепнул ладонью по сумке.

– Капитан, я местности не знаю. Тут есть где-нибудь поблизости деревенька с кузнецом?

– Да, через пару километров чуть в стороне.

– Вот давайте туда и заедем.

– Зачем это? – насторожился Гюнтер. – Мы вас не знаем и, честно говоря, не доверяем. Может, все это ловушка.

– Вы свое оружие видели? Какая вам, ёпрст… ловушка еще нужна?

– Ну, вы, конечно, сэр, все-таки рыцарь и слова какие-то знаете незнакомые, но все равно нужен приказ принцессы.

– Хорошо, – и Федор подъехал к карете, – ваше высочество, позвольте с вами поговорить.

– Не позволю. – Из окошка кареты высунулось искривленное от злобы личико. – Неохота мне с мужланами разговаривать.

– Я вас понимаю, принцесса, но все-таки вам придется уделить некоторое время для общения со мной.

– Не хочу я с тобой разговаривать, от тебя лошадью воняет. Ты вообще-то моешься когда-нибудь?

«Ах ты… маленькая… А вчера на балу с удовольствием отплясывала и морду не кривила, а сейчас, видите ли, лошадью от меня запахло», – подумал Федор, но вслух, стараясь четко выделять каждое слово, чтобы до этой капризной курицы дошел смысл сказанного, произнес: