- Вот, - протянула свёрток. – А ещё декан Хараевский сказал, что расписание твоих тренировок он передаст в наш деканат!

Мы быстро шли наверх. Восторг плескался в подруге, как пенный напиток в кружке пьяного матроса, то есть иногда через край.

- Он сам мне сказал, чтобы я тебе передала! Представляешь?

Я кивнула – ещё бы не представить, несколько минут назад сама с ним разговаривала, еле удрала, сердце до сих пор ещё частит.

- И ещё так посмотрел многозначительно на меня. Представляешь?

Да куда уж, мне - и не представлять? Даже и вспоминать не хочется носище этот его клювообразный.

- А потом вежливо так предложил поспешить за тобой. Представляешь?

Тоже вполне представляю – выставил он Аришу, совершенно откровенно выставил. Хорошо, хоть вежливо. Наверное, поэтому и не поняла подружка, что выставил, ведь вежливо.

- Слушай, а тебе не кажется, что он… ну… того?

- Ненормальный? – я обернулась, чтобы с интересом взглянуть на подругу.

Она состроила такую гневную гримасу, что я поняла – я ошиблась, он не ненормальный. И ещё – я совершенно напрасно ошиблась вслух.

- Он тебе симпатизирует!

Я даже остановилась.

- Что?! – теперь уже я гневно смотрела на Аришу, а она делала невинный вид.

- Ну а что? Он так на тебя смотрел! – и опять её взгляд стал мечтательным и уплыл куда-то в светлые дали, мне совершено не видимые. И тут я вспомнила подозрительно легко открывшуюся дверь и невероятно быстро возникшую у меня за спиной Аришу, которой будто бы и не должно было уже быть в том коридоре.

И я уставилась на подругу, изучая выражение её лица. Вот мелькнуло её любимое «ну а что?», вот удивление, вот смущение, вот решимость и наконец она выдала, отводя взгляд в сторону:

- Я смотрела в щелку… - кто-то толкнул Аришу (мы остановились очень неудачно – в маленьком холле перед входом в корпус Эффе, и на нас то и дело натыкались спешащие на вечерние занятия адепты) и ей пришлось поднять на меня глаза.

- Ты подсматривала?!

И тут она сложила было руки на груди в таком ну просто до боли знакомом жесте... На моё счастье, кто-то неизвестный в очередной раз толкнул Аришу, и она почти упала. И упала бы, не освободи из этого занкомого жеста конечности в попытке восстановить равновесие. А то я ещё одной горделивой позы, но уже в её исполнении, не вынесла бы.

- Ладно, давай выйдем отсюда, - и я покрепче прижала к груди свою юбку и двинулась навстречу потоку адептов, в основном – парней. Ариша шла позади меня. И только выйдя из переполненного помещения, я поняла, что она ужасно недовольна – это сопение за спиной было очень и очень выразительным.

Мы молчали почти до самой нашей комнаты в общежитии. Уже на этаже, у самой двери Ариша наконец высказалась:

- Ну, Радочка… Он такой замечательный! Я не могла удержаться!

Я тяжело вздохнула и обернулась.

- Как это выглядело, ты подумала?

- Радочка, а можно я буду с тобой ходить на тренировки? – и такая вселенская просьба светилась в её глазах, так умильно-просительно были сложены её ладошки под подбородком, что я не смогла ответить грубо, но и напрасную надежду не хотела внушать:

- Глупенькая, не будет же сам декан вести тренировки у таких неумех, как я? Выделят какого-нибудь адъюнкта в лучшем случае, если не старшекурсника в наставники, да и всё.

Она так явно огорчилась, что захотелось её погладить как промокшего, голодного котенка, - поникли плечи, погасла улыбка, безвольно опустились руки.

- Думаешь?

- Уверена!

И я в самом деле была в этом уверена!

Но я ошиблась…

- Профессор, к вам можно?

Вежливый стук в дверь, и Тэкэра Тошайовна улыбается приветливо, гостеприимно поводит рукой, приглашая входить.

- Здравствуйте, дорогой Ильяс Ниирванович! – ректор лучилась радушием и радостью встречи. Щелкнула ногтем по настольному переговорнику, и стало слышно, как в приемной шуршал и звякал чашками секретарь. – Проходи, рассказывай!

- Здравствуйте, Тэкэра Тошайовна !

Декан Хараевский с удовольствием уселся на стул – ректор уважала своих посетителей и гостевые стулья у неё всегда были мягкие, со спинками, очень удобные. Шустрый ректорский секретарь уже принёс черный лаковый разнос, на котором была полная сервировка к чаю – чайник, стаканы в подстаканниках, тонкое хрустящее печенье, кусковой сахар. Вся посуда – серебряная, вплоть до щипчиков в сахарнице.

Да, ректор всегда подчеркивала свое уважение к гостям, пусть они были и коллеги.

И когда дверь за секретарём была крепко прикрыта, ароматный чай источал приятный аромат, а первое печенье ласково похрустывало на зубах тонкими своими лепестками, Хараевский с довольным выражением лица вежливо задал вопрос:

- Тэкэра, дорогая, что с адепткой Канпе не так?

Госпожа ректор всё так же улыбалась, щуря и так узкие раскосые глаза, пила чай и рассматривала тонкое печенье на свет.

- А что не так, дорогой?

- Всё не так!

Тэкэра поощрительно кивала, слушая декана-боевика, и продолжала улыбаться.

– Почему шум из-за пропавшей принцессы совпал с её появлением в Академии? Как девочка на домашнем обучении может показывать такое странное знакомство с приемами боя, которых не встретишь на просторах Бенестарии? Почему её источник такой слабый, а магией она владеет, как десятилетний ребёнок?

Госпожа ректор удивленно приподняла брови:

- Так хорошо владеет?

- Тэкэра! – укоризненно протянул Хараевский.

- Не нервничай, дорогой Ильяс, - успокаивающе подняла она маленькую ладонь с изящными пальчиками, так не вязавшуюся с её массивной приземистой фигурой. – Девочка – дочь моей землячки, почти родственницы. Я выполняю посмертную волю женщины, почти завещание, дорогой. Мать Рады, умирая, просила меня взять её на обучение. Понимаешь?

Орлиный нос Хараевского высокомерно дернулся – он не любил кумовства, и особенно вот этого, восточного, что иногда позволяла себе госпожа ректор. Особенно неприятно его удивляло то, что именно иногда, тогда, когда хитрой толстой азиатке это было удобно. Она свою родину, по идее, должна была бы забыть, коль скоро четыре пятых своей немалой жизни провела в Бенестарии. Что уж говорить про обычаи и порядки…

- Но почему у неё такая аура? Что с источником? Зачем было настаивать на зачислении девчонки на второй курс? – декан не заметил, что начал понемногу злиться и повышать голос.

Но Тэкэра Тошайовна умиротворяющее улыбалась и покачивала легонько головой в такт своим словам: