тряхнула головой. Мысленная картинка, рожденная воспоминаниями Табиты, впустила ужасную Зару в эту тихую, уютную квартиру, где она всегда чувствовала себя защищенной. Во всяком случае, здесь были люди – и звери, – которые ее любят и, как верно заметила Софи, никогда не дадут в обиду. Лотти уже начала понимать, что магия может быть очень опасной. Она почему-то была уверена, что с папой случилось что-то плохое именно из-за магии. Но даже опасное волшебство все равно лучше, чем вообще никакого.

– Она и вправду тебя запугала, – задумчиво проговорил Мрак. – Я чую твой страх. Что она тебе сделала, эта девчонка?

Лотти покраснела. Ей было неловко признаться, как сильно она переживает из-за Зары. Особенно перед Мраком, не самым чутким и сострадательным слушателем ни для кого, кроме Табиты, которую он обожал.

На сегодня Мрак ее удивил:

– Лотти, милая, расскажи, что случилось. Мы не сможем тебе помочь, если ты ничего не расскажешь. Мы знаем, как тебе трудно: новый дом, новая школа. Хотя мы с Ариадной уже забыли, каково быть молодым и испуганным, теперь у нас есть Табита и ее воспоминания. Мы видели Зару в Табитиных мыслях и знаем, какая она жестокая и злая. Тебе нечего стыдиться. – Он смотрел прямо на Лотти своими огромными желтыми глазами, похожими на два тусклых камешка. Она знала, что он ее почти не видит, но если она разрешит, его магия увидит все даже этими почти незрячими глазами.

Можно ли им доверять?

Лотти на секунду задумалась. Картинка из воспоминаний Табиты напугала ее еще и потому, что теперь Зара как бы проникла в этот чудесный дом, где Лотти всегда рады и все ее любят – даже вечно сердитый Мрак. Она почувствовала мягкое прикосновение к своим мыслям. Это Софи подключилась к ее размышлениям и попросила открыться для всех.

Лотти улыбнулась и погладила таксу по голове. Как Софи могла подумать, что она ее бросит?! Она тихонько вздохнула и мысленно растопила толстую корку льда, защищавшую ее сознание от посторонних вторжений.

Ариадна сделала глубокий вдох, потом медленно выдохнула, положила подбородок на руки и замерла, пристально глядя на Лотти.

Лотти не знала, долго ли они сидели вот так, глядя друг другу в глаза. Ей показалось, что целую вечность, хотя на самом деле, наверное, не прошло и минуты. Ей было тепло и уютно, как будто она долго пробыла на морозе и страшно замерзла, а потом кто-то укутал ее в меховой плед. Да, именно в меховой. Сознание Ариадны было почти неподвижным, кристально прозрачным и зеленым, как камни нефриты в мамином любимом браслете, который она иногда давала Лотти поносить. Но две кошки носились в ее голове мягким клубочком черного, серого и коричневого меха. Лотти любила животных и не одобряла одежду из натурального меха, но сейчас она поняла, почему люди раньше носили меха. В них и вправду уютно.

– А уж как нам уютно, Лотти, – мяукнула Табита, и Лотти растерянно заморгала.

– Ой, я забыла, что вы все слышите! Извини, это была просто глупая мысль. Было такое приятное чувство, будто меня укутали в меховой плед. Очень приятное. – Лотти запнулась, не зная, как описать свои ощущения.

Софи дернула усами.

– Просто не верится, что у меня в голове побывала кошка, – пробормотала она. – Кошка!

– Две кошки. – Мрак издал хриплый смешок. – Привыкай, песик.

Ариадна даже не обратила внимания на их перепалку.

– У тебя есть какие-то внутренние барьеры, и они стоят уже долго, Лотти. Может быть, это связано с тем, что ты жила без магии. Ты бессознательно ощущала, что должна контролировать свою силу.

– О! – Лотти резко выпрямилась на стуле, мягкая меховая истома рассеялась. – Я чуть не забыла! Я хотела спросить… Мама, когда приезжала, сказала, что однажды я разбила чашку в старой чайной, где теперь кафе «У Валентина». Она сказала, что совершенно не представляет, как я могла разбить чашку, если я даже ее не трогала. Это могла быть магия? Она могла проявиться сама собой? Мне тогда было два года, и я совсем ничего не помню.

Ариадна кивнула:

– Да, такое возможно. Тогда ты жила в окружении магии и заключенная в тебе сила тянулась к ней – сама как ребенок, которому хочется поиграть. Но потом мама тебя увезла и твоей магии стало не у кого учиться. И твоей маме было так грустно. Это тоже могло заглушить твою магию.

Лотти молча кивнула. Это звучало ужасно: ее магия, задушенная печалью. Все-таки как хорошо, что она вернулась в Нитербридж, подумала Лотти. И с каждым днем она все сильнее убеждалась, что должна остаться. Теперь, когда ей снова открылся мир волшебства, она уже не могла от него отказаться.

– Лотти, я вижу, ты по-прежнему переживаешь из-за мамы, – сказала Ариадна. – Похоже, все сводится именно к ней. Ее приезд ничего не прояснил, да?

Лотти нахмурилась.

– И да, и нет, – медленно проговорила она. – Я рада, что с ней повидалась, и я уже на нее не сержусь. Я многое поняла, когда мы с Софи были в Париже, и когда мама приезжала сюда, мы с ней о многом поговорили. Мне кажется, что теперь я ее знаю гораздо лучше и понимаю, почему она такая, какая есть. Но… все равно проблемы остались. – Лотти сделала глубокий вдох. Она была рада, что ей есть с кем об этом поговорить, хотя разговор обещал быть непростым. – Очень трудно смириться, что я никогда не смогу рассказать ей о магии. Это самое важное, что со мной происходит, – а я не могу поделиться с мамой. – Она взглянула на Софи, которая с тревогой смотрела на нее. – И мне страшно думать о том, что будет дальше. Со мной. С нами. Вечно же так продолжаться не может. Когда-нибудь все закончится, да? Мама вернется из Парижа и захочет забрать меня домой. – Лотти с трудом сдерживала слезы. Она чувствовала, как Софи прижимается лбом к ее животу, и слышала ее исступленные мысли: «Я тебя не отпущу, никогда!» Это было так не похоже на гордую, временами заносчивую, независимую Софи, что Лотти невольно улыбнулась.

Она обняла Софи, чтобы ее успокоить и успокоиться самой:

– Я думала, что именно этого мне и хотелось, особенно в первый день в новой школе, где все было просто ужасно, но потом я поняла… Я хорошенько подумала и поняла, что не хочу уезжать. Я хочу здесь остаться, мне надо остаться. Мне придется сказать это маме, но, честное слово, я не знаю, как приступить к разговору. Ведь она потеряла моего папу, а