— Что она собой представляет?

— Франческо спрашивает, что она собой представляет, — говорит он, обращаясь к Лауре.

— Большая умница, — слышу я ответ Лауры.

— Большая умница, — повторяет он.

— А кроме того, что большая умница?

— А кроме того, что большая умница? — опять спрашивает он Лауру.

— Очень красивая, — кричит она издалека.

— Классная телка, — переводит он.

— Ага, в прошлый раз вы мне приводили такую классу телку, что у меня при одном воспоминании желудок сводит.

— А мне показалось, что она очень симпатичная, — возражает мой брат.

— Ничего себе симпатичная! Типичная коза, возомнившая себя классной телкой. И при этом несла с умным видом дикую пургу.

— Ну это по-твоему… зато титьки какие… — шепчет в трубку мой брат.

— Ладно, проехали. Обсуждать это с тобой — зря время терять. Я твои вкусы знаю.

— Нет, дорогой, ты их не знаешь.

— Хорошо, я их не знаю. А ты почем знаешь, что эта будет не из таких же агрессивных дур, выносящих мозг? Кто она вообще такая? Сколько ей лет? Чем занимается? Откуда появилась? Почему не нашла ничего лучшего, чем проводить с нами сегодняшний вечер?

— Лаура! Франческо хочет знать, кто она такая, сколько ей лет, чем занимается, откуда появилась, почему не нашло ничего лучшего, чем проводить этот вечер с нами.

— Скажи своему братцу, чтобы шел в задницу, — слышу я далекий голос Лауры.

— Лаура говорит, чтобы ты обязательно приходил, — переводит он. — Я же тебе говорил, что она Лаурина подруга примерно того же возраста, что Лаура, часто заходит в её магазин…

— О нет, только не это! Клиенты твоей жены несносны, так что лучше не надо.

— Лаура говорит, что Элиза очень хороша внутренне.

— Что-что?! — спрашиваю я.

— Хороша внутренне, — повторяет он.

— Я предпочел бы, чтобы она по меньшей мере была хороша внешне. И все-таки объясни мне, пожалуйста, что значит «хороша внутренне»? Что у нее пара прекрасных легких? Красивый скелет? Не хочешь ли ты сказать, что мы, я, ты и твоя жена, проведем вечер в компании живого анатомического пособия??

Мой брат, наконец расслабившись, смеется, но Лаура вырывает у него трубку и тоном потерявшей терпение женщины говорит:

— Послушай, Федерико, мы делаем все возможное, чтобы вытащить тебя из твоей эмоциональной летаргии…

— Эмоциональной летаргии? Ты это о чем? Не можешь говорить нормально? — прерываю я ее.

— Хорошо, мы делаем все возможное, чтобы заставить тебя почувствовать себя менее одиноким. Так понятнее?

— Я не одинок.

— Ты одинок, еще как одинок, но каждый раз, когда мы тебя знакомим с какой-нибудь девушкой, ты кривишься и выдрючиваешься. И знаешь, что я тебе скажу? Ты выглядишь при этом полным идиотом. То молчишь, то принимаешься играть с хлебным мякишем, то демонстрируешь всем, что умираешь от тоски. В последний раз в половине одиннадцатого ты заявил, что чувствуешь себя плохо, и заставил отвезти тебя домой, а десять минут спустя сбежал из дома. Я все знаю, мне сказала об этом твоя консьержка.

Вот засранка, матерю я про себя консьержку, а вслух говорю:

— Извини, Лаура, но вспомни, кого ты мне привела? Отвратную зануду, которая весь вечер меня доставала…

— Ну уж и весь вечер! — перебивает она. — Если учесть тот факт, что в половине одиннадцатого ты заставил отвезти тебя домой…

— Хорошо, она пудрила мне мозги до половины одиннадцатого рассказом о том, что она журналистка, что работает на TG5, что на «Медиасет» все программы передрались из-за нее, что РАИ[12]готова пойти на все, лишь бы заполучить ее, но она остается верна «Медиасет». Голову даю на отсечение, что на TG5, когда ее вышвырнут оттуда все запрыгают от радости. Я тебе больше скажу: по-моему она там и не работает вовсе.

— Дурак ты, Франческо. Нравится тебе это или ней но Фанни действительно работает на TG5 и…

— Вот-вот, Фанни… я уже и забыл, что она Фанни, — теперь я перебиваю Лауру. — Скажи мне, пожалуйста, разве может быть симпатичной баба, которую так называют[13]?

— При чем тут это? Ее не называют Фанни, а зовут Фанни! Не будь таким злобным… А что касается Элизы, оно, кроме того что красива, еще и умна. В общем, смотри сам, если тебе так трудно оторвать задницу, я позвоню ей, отменю ресторан, и все, покончим с этим.

— Да ладно, приду, приду. Не бесись. Просто я немного устал. Спал всего шесть часов. И скажу тебе откровенно, Лаура, эти ужины — не самое главное в моей жизни.

— Извини, Франческо, а что самое главное в твоей жизни? Ты никого не переносишь, ведешь себя так, будто тебе все до лампочки, тебя ничто не интересует, строишь из себя разочарованного философа, ироничного наблюдателя, ничего не принимаешь всерьез, у тебя нет ни одного желания, я не говорю уже о… не знаю… о мечте, что ли… И жизнь твоя течет, как вода по стеклу…

— Ты не права, Лаура. Например, тебя я воспринимаю всерьез. И что у меня нет мечты, тоже неправда. Одна есть, только ее очень трудно воплотить. Точнее, невозможно.

— И что она такое? Мне безумно хочется узнать, какая она, твоя мечта, которую невозможно воплотить.

— Подстричься у Брандуарди[14].

— Иди в задницу! — психует Лаура и бросает трубку.

Я вхожу в ванную, чтобы побриться. Смотрюсь в зеркало. Если бы я был Де Грегори[15], то сказал бы, что моя физиономия напоминает рухнувшую плотину. Я корчу зверскую рожу и подражаю фальцету моей невестки, которым она сообщает мне, что я злобный тип, и посылает меня в задницу. Затем я рассматриваю татуировку на левом плече — небольшой вопросительный знак, который я велел наколоть себе несколько лет назад в Африке. Я встаю под душ, закрываю глаза, подставляю под воду лоб и замираю. Время идет. Побриться я забываю. Одеваюсь во все черное. Закуриваю косячок. На полную громкость врубаю Blues Summit Би Би Кинга. У меня кружится голова.

Время идет.

До восьми остается десять минут. Я открываю холодильник. Там стоит почти пустая бутылка шабли и картонный пакет тавернелло, которое я использую для готовки. У меня нет времени пойти купить другое вино. Я допиваю шабли, открываю тавернелло и переливаю его в пустую бутылку от шабли.