Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А тебя никто и не заставляет, — уточняю я.
— Но ты же сама мне не раз говорила, что рано или поздно хотела бы сделать подтяжку, — напоминает ей Элиза.
— Это я так, просто болтала языком, — отвечает Лаура с ноткой раздражения в голосе: она не ожидала такой прямой общей атаки.
Элиза намного симпатичнее, чем я мог предположить. Выдержанная. Остроумная, ее замечания колки и неглупы. У нее своеобразная жестикуляция. Я питаю слабость к женщинам с изящной жестикуляцией, таковых очень мало. Нельзя научить красиво жестикулировать, проще отучить жестикулировать вообще, но с такой манерой жестикуляции, как у Элизы, надо родиться.
Она ест со вкусом, заметно меньше Лауры, которая готова перепробовать все у всех, ее глаза разгораются от сладострастия и изумления перед красиво оформленными блюдами, она украдкой бросает взгляды на соседние столы, чтобы увидеть, что едят другие. Пробуя каждый первый кусочек, она восклицает: высокий класс, восхитительно, очаровательно — и не прекращает комментировать еду, даже когда уже ест второй.
В какой-то момент, примерно в половине одиннадцатого, мой брат заявляет, что ему плохо. Я внимательно смотрю на него: он серый, его вот-вот вырвет. Я помогаю ему встать веду его в туалет, он шагает, еле переставляя ноги. Лаура изумлением смотрит нам вслед. В туалете его выворачивает наизнанку: рис, золото и все остальное. Ждем еще немного, чтобы убедиться, что продукты исчерпаны. Отдышавшись, он говорит, что за стол не вернется, и просит отвести его в машину, там он полежит и подождет нас.
Он пытается говорить уверенно, но у него не получается Мы с ним выходим из ресторана, старясь сделать это незаметно. Впрочем, Лаура и Элиза и так не замечают нас, увлеченные разговором. Шатаясь, мы зигзагами, с трудом, бредем в сторону машины.
Мой брат в разобранном состоянии, но ему явно легче. Видно, что свежий воздух немного привел его в чувство. Отцепившись от меня, он останавливается возле дерева.
Говорит:
— Всем стоять. Я должен поссать.
Начинается яростная борьба с брючной молнией. Чтобы выручить его из этой трагикомической ситуации, я уже готов помочь ему, но, слава богу, он справляется сам. Я отхожу на шаг, готовый вмешаться в случае, если он начнет падать. Но нет, он качается, но стоит.
Он говорит:
— Слушай, сделай псс-псс-псс, а то я никак не могу начать.
Я делаю псс-псс-псс, оглядываясь по сторонам и надеясь, что нас никто не видит. Мне кажется, что я замечаю физиономию Гуальтьеро Маркези, выглядывающего из двери ресторана. Теперь Флавио просит, чтобы я поссал вместе с ним.
Я говорю:
— Ничего не получится, Флавио, мне не хочется.
Он настаивает.
Я сдаюсь:
— Хрен с тобой, только давай быстрее.
Он хочет, чтобы мы поливали ствол в унисон, но его руки трясутся и не держат его хозяйство. Если Бог чего-то захочет, то сотворит: Флавио стоит, поливая свои «россетти» и напевая детскую песенку про мышонка:
— Тополин, Тополин, да здравствует Тополин…
Наконец после всего мне удается уложить его в машину, и я говорю ему:
— Веди себя хорошо, мы сейчас придем.
— Тебе нравится… эта… там?.. — спрашивает он с закрытыми глазами.
— Там это кто? — отвечаю я, притворяясь, что не понимаю, о ком он.
— Эта… которая журналистка, прекрасная внутри… Черт, а она ничего и внешне!
— Да уж получше всех, кого вы пытались всучить мне до нее, это правда.
— Но не тебе ее трахать.
— Я и не собираюсь ее трахать. А почему ты так сказал?
— Потому что ей нравлюсь я! — Он открывает глаза и смеется.
— Вот и отлично, — поддерживаю я его своим смехом.
— А что ты смеешься? Меня еще рано списывать со счетов. Ну-ка скажи мне, только откровенно, за кого ты меня держишь? Я еще о-го-го!
— Хорошо-хорошо, а сейчас ложись и отдыхай.
— Да если б я захотел… знаешь, сколько баб… и мужиков тоже… Ты меня поцелуешь?
Я целую его в щеку.
— Нет, в губы.
— Уймись.
— Нет, мне интересно… я никогда не пробовал, а ты да, я помню, как вы с Федерико…
— И не только с Федерико… Но это были мои друзья, а не мой брат. И нам было всего по шестнадцать, мы просто учились целоваться.
— Отлично, я тоже хочу попробовать. Дай мне испытать восторг инцеста.
— Ты соображаешь, что несешь? Прекрати! Никакого инцеста!
— Ладно, тогда давай хотя бы потремся бородами.
Я поднимаю глаза к небу и говорю:
— О господи!
Мы тремся подбородками. Он, кажется, доволен и не пытается даже поцеловать меня. Жалуется:
— Ты меня поцарапал своей щетиной.
Я возвращаюсь за стол, успокаиваю Лауру, встревоженную долгим отсутствием Флавио, и говорю, что будет лучше, если мы закончим ужин.
Мы встаем, Лаура идет к Маркези извиниться. Неизвестно, что она придумывает в оправдание. И не знаю, чего в ней сейчас больше, смущения, гнева или беспокойства. Наверное, она и сама этого не знает. И еще я чувствую, что здесь что-то не то. Будто случилось нечто. Даже с Элизой, как мне кажется, что-то не так. Уверен, что с завтрашнего дня ее отношение к моему брату изменится к худшему.
На выходе за дальним столиком я замечаю моего старого школьного приятеля, Бенетти, маленького, толстенького, лысого. Идиот и последний ученик в классе. Две вещи, как правило, не связанные между собой, за исключением случая с Бенетти. Он, в свою очередь, смотрит на меня, но делает вид, что не узнает. Тем лучше.
Я расплачиваюсь своей кредитной карточкой: миллион сто семьдесят тысяч лир, а мы еще не съели десерт (мне его едва не всучили завернутым в бумагу). И, увы, я потерял возможность попробовать ром, на который я нацелился еще от двери, демерара шерри 1975 года из Британской Гвианы, весьма редкий напиток.
Несмотря ни на что, настроение у меня прекрасное. В следующий раз закажу домашнее вино, даже если буду уверен, что заплатит мой брат, а редкий ром выпью сразу, как только войду.
Мы в машине. Мой брат спит на заднем сиденье. Лаура сидит рядом с ним.
Внезапно Флавио просыпается и несколько раз произносит:
— Простите меня. Все.
После чего опять засыпает. Мне приходит в голову, что я, может быть, впервые в жизни слышу, что Флавио просит у кого-нибудь прощения. Он явно пьян в стельку.
За рулем я. Элиза, понятно, сидит справа от меня. Я смотрю на ее ноги. Я безмятежен и развлекаюсь. Элиза мне нравится. Я веду «мерседес» к дому моего брата.
Мы не разговариваем. В зеркало заднего обзора я вижу Лауру, нервно кусающую губы. Флавио храпит.