– Мне не все равно! Я хочу знать! Расскажи, что случилось. Мне никто ничего не говорит!

Мы никогда раньше не ссорились, и теперь глаза у Люпе блестели от слез, но меня это не трогало. Гнев накручивал меня, и я говорила, говорила, словно, делая больно Люпе, защищала от боли себя.

– Из-за того, что ты послала Кату в сад за драконовыми сердечками, она оказалась там в тот же вечер, что и кто-то плохой. Из-за тебя она умерла и уже никогда не вернется. А из-за твоего отца мы не узнаем, кто это сделал. Он ведь слишком занят твоим фейерверком, чтобы отвлечься на что-то еще. Он не желает посылать поисковый отряд в лес, где, как все говорят, скрывается убийца и…

– В лесу? П-п-почему не желает? – запинаясь, пробормотала Люпе. – П-п-очему?

– Потому что он – трус. Потому что прогнил насквозь. Потому что в вашей семье все прогнило, и с тех пор как он приехал сюда, здесь тоже все прогнило.

Люпе плакала, обхватив руками живот, как будто я ударила ее. Ногти впились в ладони, вырезая в них маленькие полумесяцы. Гнев выгнал страх, и я чувствовала себя всесильной и всемогущей.

– Моя мама и Габо умерли из-за того, что вы приехали сюда. Твой папа не позволил пройти через лес, чтобы добыть лекарство. И вот теперь Ката тоже мертва, а ты просто убегаешь. Вы все убегаете в Африку, а расхлебывать кашу будем мы. Вот так, здорово.

– Иза, пожалуйста… – Люпе протянула умоляюще руки, но я топнула ногой.

– Бегите! Вы здесь никому не нужны.

Люпе посмотрела на меня – сморщенное лицо, слезы на щеках, – а потом повернулась и побежала, неуклюже вскидывая свои длинные ноги, к дому.

Я сердито пнула бочку, охнула от боли – досталось пальцу – и свалилась на землю. Гнев схлынул, ушел быстро, как и пришел, оставив пустоту. Что я наделала? Что натворила? Я обхватила колени. Как вернуть все назад? Люпе ничего не знала, не понимала…

– Изабелла? – Пабло наклонился с протянутой рукой. – Ты как?

Я сильно-сильно зажмурилась и только потом, убедившись, что слезы больше не текут, взяла его руку. Он потянул меня вверх с такой силой, что я взлетела.

– Извини. – Пабло посмотрел в переулок, куда убежала Люпе. – Это не губернаторская дочка была?

– Люпе, – я шмыгнула носом. – Школьная подруга.

– Подруга? – он вскинул бровь. – Что-то не похоже.

Я потерла больной палец.

– Высказала ей кое-что…

– Слышал. Они вроде бы куда-то собираются?

– В Африку. На губернаторском корабле. Мне… – я замолчала, вспомнив, что Люпе просила никому не говорить. – Мне надо извиниться.

– Не надо. Пусть остынет, успокоится. А тебе надо домой.

Пабло повел меня через площадь, и мы уже поворачивали на нашу улицу, когда я заметила у него на предплечье свежий синяк.

– Что случилось?

Он бросил взгляд на руку и пожал плечами.

– Лошадь лягнула. Они в последние пару дней сами не свои. И козы тоже. Когда уходил, сгрудились все у ворот.

– Почему?

Пабло снова пожал плечами.

– Ты только не говори моей маме – у нее все знамения и прочее.

Мы почти не разговаривали уже несколько лет, но, поднимаясь по склону, я вдруг обнаружила, что молчать с Пабло так же легко, как будто годы и смерть Габо на мгновение свернулись, и мы, трое, возвращаемся домой, проведя день у моря. Я хотела сказать об этом Пабло, но увидела, какое у него серьезное лицо, и воздержалась.

Примерно на полпути он сказал:

– Давай-ка прибавим, уже почти стемнело.

Солнце садилось. На каждой крыше сидело по ворону.

После убийства их стало как будто больше, словно они множились неким образом, восполняя отсутствие людей на улицах Громеры. Я шла, опустив голову. Пылавшая золотом под ногами пыль поблекла и к тому времени, как мы дошли до дома, до моей зеленой двери, окрасилась в темно-синие тона.

Пабло постучал, и дверь чуточку приоткрылась. В щели появилось встревоженное лицо отца. Увидев меня, он открыл дверь шире.

– Ты где была?

– Извини, Па. Я…

– Даже записку не оставила. Ты хотя бы представляешь, как я беспокоился?

– Он уезжает, – вмешался Пабло. – Губернатор. Собирается сесть на корабль и уплыть, а расхлебывать эту кашу придется нам.

– Оно, может, и к лучшему, – сказал Па.

Пабло покачал головой.

– Так просто ему не отделаться. Мы должны преподать урок…

Па многозначительно посмотрел на меня.

– Не сейчас, ладно?

– Вы идете со мной? – упорствовал Пабло.

– Нет.

– Я могу побыть одна и… – начала я.

– Хватит, Изабелла, – отрезал Па.

Я ответила ему сердитым взглядом. Пабло исчез, не сказав больше ни слова и оставив после себя тяжелую, каменную тишину.

Я посмотрела в потолок. Что-то было не так, что-то изменилось, но к лучшему или к худшему? Рассвет уже закрался в комнату, окрашивая желтым глиняные стены. Воздух как будто сгустился и облегал меня горячей, липкой простыней. Тишина стояла полная, даже слишком, и в ней висел непонятный запах, похожий на тот, что шел от пригоревшей каши, только более резкий.

Пеп сидел в дальнем углу комнаты и вздрогнул, когда я поднялась и протянула руку, чтобы его погладить. Шерстка встала дыбом, хвост распушился, как будто он готовился к драке.

– Пеп? – позвала я осторожно, но кот зашипел и метнулся под кровать Габо. Как была, в пижаме, я вышла из комнаты.

Па с усталым видом сидел за столом, потирая глаза.

– Привет, – голос после сна прозвучал хрипло. – Что-то не то с Пепом. Как будто чем-то напуган. Или на меня сердится.

– С Мисс Ла то же самое, – Па кивнул в сторону кухни. Наша курица отчаянно била крыльями по стенкам клетушки.

– Ей вечно что-то не нравится.

– Нет, – Па с обеспокоенным видом покачал головой. – Их что-то пугает.

Я оглядела кухню. На полу у задней двери валялись перья, а внизу самой двери виднелись царапины, словно Пеп или Мисс Ла, а может, и они оба, пытались вырваться из дома. В животе у меня что-то заворочалось.

– Что случилось?

В саду кто-то кашлянул, и я вздрогнула.

– Это Маша, – успокоил меня Па. – Принесла новости.

– Какие новости?

Он медленно покачал головой.

– Прошлой ночью случилось кое-что нехорошее.