жизнь. Сначала кота убил, потом, так уж получилось, жену.

– Какое мне дело до его психологии! Моя задача установить причину смерти – вот и всё! А ко мне лезут за какой-то справедливостью! Нет у меня для вас справедливости! У каждого она своя, что справедливо для одного, несправедливо для другого! Верно?

– Ты о чём? Не пойму тебя.

– Да вот только что выпроводил одного.

– Кого это?

– Дед того парня, которого в С… перед клубом избили.

– А, помню, помню, Ирина Балтазаровна это дело ведёт…

– Благообразный старичок такой. Явился сегодня: белый картуз, хороший костюм, чистая рубашечка, тросточка, и с порога: «Я, – говорит, – с вашим тестем был ощень знаком». – «Ну и что, – говорю, – мой тесть со многими был ощень знаком. Что из этого следует?» – «Поймите правильно, мы были с ним, как родные. Он у меня на свадьбе сидел на пощётном месте. Я, можно сказать, его ущеник. Да… Это он меня к порядку приущил. Где похвалит, где поругает. А я нищего – только благодарен. Да… Я за всю жизнь гвоздя из совхоза не украл. Приходи ко мне, кто хощет: «Зерно у тебя откуда? – Вот накладная! – А уголь – Вот квитансыя!» Всё по уму. Благодаря ему. Или вот идём мы с ним, а он спрашивает: «Видишь на земле болт лежит?» – «Вижу» – «А что ж мимо проходишь? Посмотри, годный или нет?» – «Хороший болт». – «Тогда подними и прибери, вдруг кому пригодится». И я это на всю жизнь запомнил. И всегда следовал: чтоб я со склада щего без разрешения, или продал кому – это бесполезно. Да… Ощень, ощень ему благодарен!» – «Хорошо, хорошо, – говорю, – вы к чему мне это всё рассказали?» – «Да как сказать? Не знаю с щего и нащать… Вы, наверное, знаете, что моего унука избили в Троису у клуба. Вот хорошо бы было, если бы вы написали такое заклющение, чтобы им, которые били, лет по десять дали… Или хоть восемь… В общем, напишите, что у унука были тяжкие телесные повреждения, за них больше дают». – «Постойте, постойте, – говорю, – вы же сказали, что вы честный человек». – «Так и есть, у любого спросите». – «Я тоже хочу быть честным. А вы хотите, чтоб я стал нечестным. Я, между прочим, под статьёй хожу за дачу заведомо ложных заключений. Или ты, старик, хочешь, чтобы меня посадили?» – «Я не хощу, поймите правильно, я хощу, чтоб было справедливо. Унук две недели у больнисе лежал. Разве это не тяжкие повреждения!? Устать не мог! Две недели тошнило». – «Выметайся-ка, – говорю, – отсюда, дед, пока я по-настоящему не разозлился!»

– Ну напрасно, напрасно ты так со старым человеком, можно было помягче. А я к тебе, между прочим, с тем же.

– С чем? Заведомо ложное заключение требуется?

– Послушай, Николай Иванович… Представь себе… Жил человек.

– Что за человек?

– Ступкин. Всю жизнь работал. А он работал! – Ладони что твоя дубовая кора! И вот старость, болезни… Что заработал? – Ничего. Дом старый, зимой холодно, летом жарко, жена алкашка, дочь алкашка, всё пропивают. Жрать нечего: лапша да картошка, и то не каждый день. Что впереди – ничего, одна только смерть.

– Так-так-так! В положение вошёл. Что дальше?

– Какая кому польза, что мы посадим старика, и он умрёт в тюрьме? Не лучше ли будет, если ты дашь заключение, что старушка умерла от разрыва аневризмы сосуда головного мозга, что старик в этом не виноват, и я закрою дело. А?

– Будет лучше, говоришь? Не надо, как лучше, надо, как положено… Кто сказал?

– Граф Мерзяев из фильма «О бедном гусаре замолвите слово».

– Слушай. Мы с тобой опять к чему приходим? – «Давай нарушим закон ради справедливости»! Так?

– Допустим, что так.

– У нас вся телега правосудия этими верёвочками справедливости подвязана. Вместо оглобель закона – верёвочки справедливости! И каждый её по-своему трактует! Вот случай с дедом, которого я сегодня выгнал… На хрена мне инструкции какие телесные повреждения тяжкие!? Давай я сам буду определять и решать по справедливости! Внук две недели в больнице лежал, голова кружилась? – Конечно тяжкие повреждения! Парень молодой, хороший, симпатичный, а те негодяи, сволочи, лично мне отвратительны… К тому же дед приятель тестя. А случись, кто-то богатый подстрекнёт моё чувство справедливости – даст взятку. Буду решать: брать или не брать, и как это будет выглядеть с точки зрения справедливости. Я обязательно приду к выводу, что справедливо взять. А почему не взять? – Другие ведь берут! Возьму десять тысяч, а ты узнаешь и скажешь: «Баланцев взял десять тысяч, моё дело сложнее, и деньги мне нужней, возьму двадцать». Ирина Балтазаровна, глядя на нас, возьмёт сто тысяч – вот тебе и коррупция! А мы удивляемся, откуда она берётся!

– Что ты мне эти банальности рассказываешь? Будто я сам не знаю!

– Если знаешь, зачем пришёл?

– Убедить тебя, что слепое следование закону может быть злом. Человек и так наказан. Терзается. Сегодня пришёл, сделал заявление… У него сердце. Недолго ему осталось. Что скажешь?

– Скажу, что ты умный человек!

– Причём тут мой ум?

– А ты знаешь, чем умный человек отличается от глупого? Умный человек, сделав самое подлое и злое дело, умеет неопровержимо доказать, что оно в данных обстоятельствах благо и абсолютное добро. Уж в чём, в чём, а в искусстве выдавать зло за добро мы поднаторели.

– Что же такого злого и подлого я тебе предложил?

– Нарушать закон – всегда зло. Стряпать ложные заключения – тоже не есть хорошо. Этим мы разрушаем систему правосудия.

– Я тебе на это возражу, что, посадив старика, мы дискредитируем государство.

– Вона как! Давай, аргументируй!

– Ну посадим мы этого Ступкина! Что народ скажет? – Скажет: «Конечно, Серёжи и Саймоны7 ходят толпами – слабо их ловить, только и способны таких стариков, как Ступкин, сажать!» И много чего вспомнят: вспомнят соседа, укравшего четыре мешка зерна и получившего за это четыре года; вспомнят тех, кто миллиарды ворует, а им ничего.

– Стоп, стоп! Всё это я слышал, знаю. Не трудись. Значит от меня тебе нужно заведомо ложное заключение. Так?

– Так. Ты пишешь старику заключение, я закрываю дело. Что скажешь?

– Что скажу? А то и скажу – иди к чёртовой матери, а я… подумаю!

Через три дня Баланцев сам занёс Жихареву заключение.

– Ты что, Николай Иванович! Вот не ожидал! Ну спасибо тебе огромное! – обрадовался он, прочитав.

– Да ничего. Я ведь не зверь, тоже понимаю. Тем более, что мне ничего не стоит! Пусть кто-нибудь докажет, что не от аневризмы! А кроме того, ты ведь всё Толстого цитируешь: